— Именно парни, подобные мне, приносят доход барам в послеполуденную жару, — напомнил я ему.

Он усмехнулся, оперся рукой на стойку бара и наклонился ко мне достаточно близко, чтобы я расслышал его ответ:

— Такие парни, как я, не нуждаются в посещениях таких парней, как ты.

— Вот как, — только и смог вымолвить я.

По крайней мере, он улыбался, когда говорил это. Сохраняя улыбку, Дитер отвернулся, чтобы отпраздновать свою победу в обмене колкостями.

С жужжанием вертелся вентилятор. Маленькие капли влаги собирались на поверхности коричневой бутылки, прежде чем скатиться на стойку бара. Я сделал еще один глоток, глядя на испанца.

— И давно он здесь?

— Кто?

Я обвел взглядом помещение.

— Тот, в конце бара.

— Ах, этот… — буркнул Дитер. — Со вторника приходит и уходит. Он из Санта-Анны или из ее окрестностей. Этот чертов пес тоже крутится здесь.

Я украдкой посмотрел на испанца. У него было смуглое морщинистое лицо, золотой зуб, густые, блестящие черные волосы и трехдневная щетина.

— Что он здесь делает? — полюбопытствовал я.

Дитер жалобно вздохнул и поковырял мизинцем в левом ухе.

— Он пришел сюда из Санта-Анны, потому что потерял своих коз и не может вернуться домой, пока их не найдет. Понятно? Тебя еще что-нибудь интересует?

Люди здесь постоянно теряют коз. Мне нравится помогать им в поисках.

— Сеньор, — позвал я испанца, устремившего вдаль задумчивый взгляд, — где вы потеряли своих коз? У водохранилища?

Не совсем освободившись от размышлений, он улыбнулся и слегка повертелся на стуле, прежде чем перевести взгляд на меня и покачать головой.

— Нет, — взмахнул испанец пальцем. — У Лома-де-ла-Фуэнте. — Он подмигнул, но я не обратил на это внимания.

— Это же в нескольких километрах отсюда, — уточнил я. — Как раз с противоположной стороны гор, не так ли?

— Так, — кивнул испанец, — но там нет бара. — Он поднял крохотный стакан из толстого стекла и подержал его на весу, словно желая предложить тост в честь бармена. «Еще стаканчик!» — читалось в его взгляде.

Испанец явно подумал, что эти англичане чертовски хорошо говорят по-испански. Он был прав. Моя способность бегло говорить на трех основных языках возвышала меня, по словам Тео, над половиной процента населения Европы. Я заметил налитые кровью глаза собственного отражения, наблюдающие за мной из зеркала в конце бара. Над половиной процента. Я хорошо запомнил это. Вздыхая, Дитер начал свое нудное движение вокруг бара, прихватив закупоренную бутылку лимонада с полки под стойкой.

— Спасибо, хозяин! — приветливо произнес козопас, когда Дитер вновь наполнил его крохотный стаканчик мерзким спиртом домашнего приготовления. Испанец сделал глоток и повернулся ко мне. Высохшее на солнце лицо светилось крайним удовлетворением и радостью с оттенком вины. — Анисовая водка, — пояснил он. — Не попробуете вместе со мной?

Я учтиво принял предложение, несмотря на сердитые взгляды Дитера. Кажется, козопас свободно пользовался неограниченным беспроцентным кредитом, и Дитер, как ребенок, играющий со спичками на краю пшеничного поля, опасался пострадать от пожара. Не обращая на него внимания, я предложил тост. Мы с испанцем представились друг другу. Франсиско пас коз, служил в небольшой усадьбе и знал, как и большинство людей в округе, где был зарыт клад арабского золота. Мы налили несколько раз еще, внезапно прервали разговор, а когда я угостился одной из сигарет козопаса, почувствовал, как взмах крыльев ангела смерти обдал холодом мою спину. Когда началось действие спиртного напитка, мне показалось, что мой желудок стиснула ледяная рука, а на глаза навалилась тупая тяжесть. Я погасил сигарету, поднялся и, шатаясь, пошел в туалет. Я предчувствовал это: мною овладевала тревога, она могла испортить уикэнд. При моей манере ведения бизнеса беспокойство полезно, но не такого рода. Я закрыл дверь туалета и встал над раковиной, упершись головой в стену с облезающей побелкой и глубоко вдыхая едкие испарения, исходящие от пятен мочи на полу. Тео говорил о существовании змей, которые обитают в глубочайших темных извилинах мозга. Он утверждал, что змеи слепы, но они существуют за счет дурного запаха страха и паранойи, выделяемого падшими душами в состоянии сомнений и отчаяния. Если вас укусила одна из таких змей, вы должны сохранять спокойствие и равновесие души. В случае беспокойства, говорил Тео, яд змеи убьет вас. Оставаясь же хладнокровными, вы убережетесь от несчастий. Вы должны будете уберечься. Я сосредоточился на исследовании стены, в которую уперся мой лоб, прохладной и мучнистой, и попытался выстроить другую стену в своей голове — стену, за которой можно было укрыться. Все в порядке. Никаких проблем. Просто ментальный эффект от химической реакции организма. В пределах девяноста минут после уходящего полудня я занюхал приличную дозу кокаина, выкурил немного этой ослепляющей конопли, а затем принял четверть пинты восьмидесятиградусной анисовой водки домашнего приготовления. Вполне понятно, что мне было немного не по себе, что мозг мой мог воспользоваться моим мутным состоянием, чтобы сыграть со мной ряд шуток. Пока я не стану об этом беспокоиться, все будет хорошо.

Я оторвался от стены, стер холодный пот под носом и опустился на унитаз. Вдыхая через нос и выдыхая через рот, я дрожал в лихорадке, которая затрясла меня еще на стуле бара. Было ощущение, будто меня закрыло тенью в безоблачный день, будто случилось солнечное затмение, которого не видел никто, кроме меня. Этакое персональное и специфическое предзнаменование нависшей беды. Вдох через нос, выдох через рот. Я чувствовал, как пот стекает по моей спине, пульс колотился в ушах все громче по мере того, как яд проходил по сузившимся венам. Нельзя думать так. «Господи Иисусе, — говорил я себе, — как же это случилось? За короткий срок я слишком много вдохнул и проглотил. Причиной было это, а также мое душевное состояние. Я вышел из дому в тревоге, взвинченный поведением Луизы, которая ходила взад и вперед по комнате, рылась в вещах, моя голова разбухла от предчувствия неудачи, ведь Гельмут и Микки опаздывали на шесть часов. Крупной сделки не будет». Вдох через нос, выдох через рот. Прилив паники стал спадать, позволяя случайным изломанным мыслям барахтаться в помутившемся мозгу. Не надо беспокоиться. Вдох через нос, выдох через рот. Еще несколько минут, и все нормализуется, лишь бы я не тревожился.

Но я все-таки беспокоился. Беспокоился оттого, что не могу унять тревогу, беспокоился оттого, что, возможно, ошибался, приказав себе не тревожиться, беспокоился оттого, что через несколько часов может случиться то, что заставит меня действительно встревожиться. Мысленно я пробежал список своих забот, вычеркивая те, которые мало значили. Остались две: Луиза и мои сильно запаздывающие тридцать граммов кокаина. Я поднялся и потер лицо. Может, мне придется убраться из Косты завтра вечером. Я пнул мореную дверь и вышел усталой походкой в бар. Аплодисменты, подобно стуку каблуков, сопровождали мой выход, но они предназначались не мне. Они предназначались Эль Камарону, его резкому надтреснутому голосу и неистово звенящей гитаре. Франсиско отвалился к стенке бара, стакан был вне пределов его досягаемости, но все же испанец ухитрился подражать великим дикторам.

— Радиостанция «Революционная Андалузия», — объявил Франсиско. Испанец оттолкнулся от стенки бара, блаженная улыбка перекосила его лицо, а веки сомкнулись в тупом экстазе. — Бог небытия!

Frequencia de la Revolucion Andalus, сокращенно ФРА, была пиратской радиостанцией, притаившейся высоко в горах. Она владела безупречной, хотя и несколько устаревшей коллекцией записей. Вопреки названию в ее программах политики почти не было, одна необычная реклама.

— Бог небытия, — повторил я еле слышно. — Где его церковь?