желал слушателям из своего укрытия доброй ночи.

— Я имею в виду, — тихо произнес Мамут, — что ваш друг мертв.

«Это — голос революционной Андалузии, желающий вам приятного вечера и напоминающий, что уже включено освещение… С Богом!»

Хенрик отнюдь не был убит горем, а Микки не был огорчен.

— Неужели ты действительно проигрывал на плеере музыку мертвецу? — гоготал он. — Ну ж ты и хорек!

— Ты думаешь, — спросил Хенрик, — он уже окочурился?

Я кивнул и затянулся закруткой. Она, конечно, не могла разбудить покойного француза, но он ее заслужил. Я выпустил облако дыма марихуаны над его трупом.

Какой бы ни была эта странная ситуация необычной и, возможно, уникальной, она как-то соответствовала тому, что я проводил воскресный вечер, то есть наиболее напряженное время недели, в компании нескольких друзей и трупа. Мамут закрыл лицо Ивана подушкой, а я брезгливо набросил на него одеяло.

— Нам нужно избавиться от него, — заявил я. — Ему нельзя здесь оставаться. Что мне делать?

— Можно было бы разжечь костер, — предложил Микки.

— Ближайший не родственник… — выступил Хенрик со своей инициативой. — Так делают в армии. У вас на руках формуляр, и вы вписываете в него того, кто является ближайшим не родственником. И если…

Я поднял руку.

— Мне известно, что такое ближайший не родственник. — Хенрик не знал, что ему присвоили кличку Глупец. — Впрочем, идея неплохая.

То, что у меня в кармане хранился толстый бумажник Ивана, не вызывало особых угрызений совести: покойник был многим обязан мне за то, что исковеркал мой уик-энд. Я сел и стал тащить бумажник из своего заднего кармана, затем передумал.

— У вас есть кокаин? — спросил гостей.

Они оттопырили губы и повернули руки ладонями вниз. Типичный ответ.

— Приготовлю нам пару дорожек. — Я двинулся к лестнице.

Микки подошел к плееру.

— Послушаем музыку, — сказал он.

— Ты знаешь, где кассеты, — вздохнул я и отправился в спальню.

Пока группа Scorpions сотрясала дом музыкой, я исследовал содержимое бумажника Ивана и обнаружил там шесть тысяч франков, что составляло приблизительно семьдесят тысяч песет. В бумажнике также находились две кредитные карточки на его имя и два телефонных номера с парижским кодом.

Через шесть часов, когда солнце выкатилось за пределы стального купола неба, я набирал номер по платному телефону бара Расо, расположенного в долине. Как я понял, на мой звонок, прошедший длинный, дальний путь через Пиренеи и Центральный массив, на север от Луары, отреагировал факс, установленный где-то под затянутым серым смогом небом. Я выругался и повесил трубку, затем набрал второй из аккуратно записанных телефонных номеров Ивана. Длинный звонок на французский манер вскоре сменился щебетанием коротких электронных сигналов и пульсаций, которые убедили бы меня в том, что я вышел на другой факс, если бы они не были прерваны грубым и нервным голосом.

— Oui?[12]

Я уставился на рекламные плакаты с изображением корриды, наклеенные на стену позади телефона. У меня не было представления, как вести разговор дальше, а абсурдность вопроса абонента, ждущего ответа, привела меня в полное замешательство.

— Qui est la?![13] — требовательно зарокотал голос, теряя терпение и почти сердясь.

Я принялся лепетать:

— Да… хм-м… вы меня не знаете, думаю так, во всяком случае, я звоню по поводу Ивана, э-э, Ивана Оно. — Меня прошиб пот. — Я полагаю, вы его сын или родственник.

— Так кто же вы? — отозвался голос, теперь уже более спокойно и сдержанно. Эта умеренность как- то обеспокоила меня. Ему вовсе не следовало знать, кто я.

— Я — Мартин, друг Ивана.

— Откуда вы звоните, Мартин?

Вопрос не показался мне уместным. Я ощущал себя так, как если бы говорил с неким профессионалом, кем-то заинтересованным в извлечении информации по телефону, например представителем службы связи с анонимными алкоголиками или полицейским. Он пытался держать разговор под контролем, а я не собирался позволять ему это.

— Откуда я звоню, значения не имеет, — ответил я более уверенным тоном. — Как вас зовут?

— Я — Жан-Марк.

— И где вы находитесь, Жан-Марк?

— В Париже, Мартин, в девятнадцатом микрорайоне.

— Отлично, Жан-Марк, вы знакомы с Иваном?

— Разумеется, Мартин.

Я перехватывал инициативу в разговоре, но абонент все еще не раскрывался полностью, а у меня не хватало монет для продолжения игры.

— Послушайте, — сказал я твердо. — Я звоню по платному телефону, оказываю услугу своему другу, но у меня нет мелочи, чтобы продолжить разговор. Просто скажите, откуда вы знаете Ивана. Вы ему отец, брат или кто?

— Кузен, — ответил Жан-Марк. — Послушайте, Мартин, дайте мне ваш номер телефона, я перезвоню вам.

Кузен. Все в порядке, предположил я и сообщил ему номер телефона. Он повторил его за мной с некоторым удивлением.

— Это не парижский номер, — догадался Жан-Марк.

— Испанский, — пояснил я. — Код района Альгесираса. Перезвоните мне.

Он позвонил почти сразу же. Не вдаваясь в излишние подробности, я ошарашил его дурной вестью о кончине кузена. Эмоциональное состояние Жан-Марка было трудно определить из-за тысячачетырехсоткилометровой протяженности медного провода, но, кажется, он был признателен за звонок и пообещал приехать в крепость незамедлительно, чтобы принять от меня залежавшийся труп. Сегодня понедельник, он рассчитывал приехать в среду вечером.

Я сидел и пил кофе с молоком. Сделал и пару глотков анисовой водки в честь завершения не очень значительного дела. И даже презрительные взгляды полдесятка или около того безработных стариков в костюмах из тонкого нейлона, с которыми я находился в баре, не могли поколебать мое душевное равновесие. У меня имелось два дня, чтобы разобраться с вопросами, оставшимися без ответа из-за смерти Ивана. Теперь было ясно, что по прибытии ко мне вечером в пятницу он знал, что болен гораздо серьезнее, чем показывал это на людях, понимал неминуемость кончины. Это объясняло его нежелание показываться врачу — не нужно метеоролога, чтобы понимать, куда дует ветер. Я отодвинул свой стаканчик, закурил сигарету и продумал последнюю версию. Мне показалось, что он мог бы отказаться от врача лишь в том случае, если бы был уверен, что для него нет спасения, а чтобы приобрести такую уверенность, должен был знать более или менее точно, чем болен.

Когда демобилизованный испанский солдат лет девятнадцати не нашел в понедельник утром ничего лучшего, как создать на полу в непосредственной близости от моих ног лужу из плевков, я подхватил ключи от фургона и покинул бар. Двигаясь в горах в обратном направлении мимо скрытых от глаз коз, тренькающих колокольчиками среди пробковых дубов, я недоумевал, была ли какая-то особая, циничная