Хенрик обожал мотоцикл. Он почтительно ходил вокруг него кругами, метался по пыльной поверхности земли взад и вперед, но к двухколесной машине не прикасался. Видимо, его цыганские предки таким же образом восхищались арабскими скакунами. Он знал о мотоцикле все, нес невообразимый вздор о тормозах, лошадиных силах, системе охлаждения и сменяемых подвесках. Ему хотелось оседлать эту пыльную лошадку, но присутствие покойника удерживало на ненадежном поводке.

— Ключи от него у тебя? — спросил Хенрик, держа губами поникшую от собственной тяжести закрутку с марихуаной.

— Нет, — произнес я хмуро, — то есть есть, но сейчас — нет.

Он пожал плечами.

— Нельзя, — добавил я. — Неприлично.

Он выпятил нижнюю губу и кивнул в знак согласия.

Я вздохнул:

— Нельзя. Действительно нельзя. Я имею в виду, что не прошло и дня, как бедняга умер. Это выглядело бы как… Ну, не знаю, — сплюнул я. — Пока нельзя. Не время.

Он снова кивнул и потер свой тонкий подбородок.

— О'кей, нет проблем, понимаю. Но когда?

— Попозже, — пообещал я.

Он двинулся дальше, потрусил вдоль выбеленного переулка и оставил меня наедине с мотоциклом. Я занялся осмотром машины, словно она могла открыть мне какой-то секрет. Вчера в это время Иван был еще жив, сегодня он мертв. Что могло быть проще, чем это? Его жизнь прошла, закончилась, сознание иссякло, и все же какая-то частица его продолжала жить и отсвечивать вороненой сталью.

Я постоял, покачиваясь, подошел к железному коню. Создавалось впечатление, что нижние края бака еще сохраняли следы трения его краг, а рукоятки тускло блестели из-за прикосновения потных ладоней.

— Ты еще не совсем умер, — пробормотал я, наполовину веря в возможность увидеть в боковых зеркалах обзора его ухмылку, — не так ли? — Провел ладонью по сиденью, затем по спидометру, сделал глубокую затяжку из закрутки. — Ты — прелестная вещь, — умилялся я, — но откуда ты прибыла?

Моя блуждающая рука нащупала что-то твердое за задним краем сиденья, пощупала его и, наконец, признала в этом какую-то ценную вещь. Я потянул сиденье, оно поднялось вверх, а под ним оказалась увесистая полиэтиленовая упаковка. Полиэтилен? Я не отрывал взгляда от находки.

— Вот так чертовщина! — вырвалось у меня.

Под полым сиденьем мотоцикла хранилось перетянутое клейкой лентой наследие Ивана. Я беспокойно огляделся, как магазинный вор, и опустил виниловое сиденье в горизонтальное положение.

— Черт! — прошептал я.

У меня в почках начались колики. Месяцами мое праздное воображение рисовало мне картины приобретения пары кило наркоты, покупку мотоцикла и бегство из Сент-Кристофера, а сейчас я получил разом то, что весило, по моей профессиональной оценке, пять кило, и мотоцикл в придачу. Меня стало прошибать по?том, не тем, обычным, безвредным потом от интенсивной работы или перегрева — едкой мыльной пеной тревоги и возбуждения. Мне захотелось взглянуть еще раз на пять пакетов, аккуратно завернутых в упаковку, но я опасался, как бы какой-нибудь случайный хиппи не вмешался и не помешал осуществлению моей сокровенной мечты.

— Ё-моё! — У меня не хватало слов, чтобы выразить свой благоговейный трепет.

Как Иван мог сохранять спокойствие, владея этим? Безумный француз, бродяга! Сколько времени и сил он потратил, чтобы завладеть таким богатством?

Душой я был на седьмом небе, разумом же прятался в земных норах, пытаясь продумать очередной шаг. Это — моя добыча. Мне нужно было переместить ее в безопасное место, прежде чем продумать, как ею распорядиться, как использовать ее для обретения беззаботной, шикарной жизни. Я особенно не увлекался мотоциклом. В Соединенном Королевстве мне приходилось посещать пабы для байкеров, участвовать в их тусовках, добиваться призов — во всяком случае, некоторых из них, — но я всегда сидел на заднем сиденье чьей-либо машины. Прежде я ездил на мотоциклах, оседлав широкий бак мощного коня, меня поражало, насколько я был наивным.

Повернул ключ, едва касаясь земли ногами, нажал черную кнопку. Сигнал работал прекрасно. Снова огляделся и нажал красную кнопку. Раздался пронзительный, как у авиационного двигателя, гул, треск от выхлопа газов, затем большой мотоцикл угомонился, мотор заработал мягче, спокойнее, как психопат в смирительной рубашке. Я выжал сцепление, повернул рычаг управления дросселя, стал нажимать педаль переключения передач до тех пор, пока ее щелчок не отозвался слабым кудахтаньем мотора. Затем освободил сцепление. Мотоцикл заглох.

Повторял эти действия до тех пор, пока не перебрал все пять скоростей, потом выключил машину, слез с сиденья и закурил, чтобы прояснились мозги, вспомнил рассказ Ивана о том, как он потерпел аварию, двигаясь к вершине холма. Возможно, во время аварии произошла какая-то поломка.

— Эй, Микки, дружок!

Я отпрыгнул, повернулся, столкнулся с двумя датчанами, защитниками природы, которые жили на другой стороне крепости. Сделал усилие, чтобы улыбнуться:

— Ларс! Хенрик! Я Мартин, помните?

Они небрежно кивнули, словно ошибка не имела значения, подошли ближе, оба в сандалиях и гватемальских штанах.

— Ах да, доктор Мартин. — Они все еще воспринимали происшествие как шутку. — Отличный мотоцикл, приятель. Где ты его стащил?

— Он достался мне в наследство.

— Не бойся! — Хенрик, крупный блондин, тучный, загорелый и тупой как бревно, подошел к железному коню и перенес ногу через сиденье. — Удобная штука. — Он крутанул дроссель и бросил его, выжал сцепление, а затем рычаг переднего тормоза. Потом надавил со всей своей внушительной силой на переднюю вилку. — Да, отлично.

Я вспомнил, что он устроил Луизе вскоре после знакомства с ней нечто вроде экзамена, но, кажется, датчанин любил мотоцикл больше, чем ее.

— Рад, что тебе нравится, — промямлил я.

Хенрик бросил взгляд в сторону, его рука шарила под баком и ощупывала верх обшивки цилиндра. Я поднялся и направился к мотоциклу. Датчанин становился чересчур фамильярным с моей машиной, а мы с ней владели секретом, сохранение которого я пока не мог никому доверить.

— Дай мне ключи, — попросил он.