рвотными спазмами. Катер качнулся, послышался всплеск.

— Кистен!

Я рухнула перед ним на пол, положила его голову к себе на колени. Судороги стали затихать, и я вытерла Кистену лицо ладонями. Рот его был красен от крови, но это была не его кровь, а его убийцы, и я знала теперь, что они оба умрут, ничто их не спасет. Неживые не могут питаться друг от друга — вирус нападает сам на себя, и погибают оба.

— Нет, Кистен! — рыдала я. — Не надо! Кистен, идиот мой милый, посмотри на меня!

Он открыл глаза — и я уставилась, не в силах отвернуться, в их бездонную синеву. Смертный туман в них задрожал и рассеялся. У меня сжалось в груди сердце — это момент просветления перед окончательной, истинной смертью.

— Не плачь, — сказал он, касаясь рукой моей щеки, и снова это был Кистен. Он стал самим собой, он помнил, почему любит. — Прости меня, я умираю, но этот гад, если я всадил ему достаточно слюны, тоже сдохнет. И не тронет ни тебя, ни Айви.

Айви. Это ее убьет.

— Кистен, не оставляй меня, — просила я, капая слезами на его лицо. Его рука упала с моей щеки, и я схватила ее, прижала к себе.

— Я рад, что ты здесь, — сказал он, закрывая глаза на вдохе. — Я не хотел заставлять тебя плакать.

— Ты должен был уйти со мной, дурак, — всхлипнула я.

Кожа его была горячей на ощупь, он дернулся в судороге, хрипло вздохнул. Он умирал у меня на руках, и я не могла этому помешать. Не могла.

— Да, — шепнул он, и палец его дернулся у меня под подбородком, куда я прижимала его руку. — Прости.

— Кистен, не покидай меня! — взмолилась я, и он открыл глаза.

— Мне холодно, — сказал он, и страх засветился в синих глазах.

Я прижала его крепче к себе.

— Я с тобой, все будет хорошо.

— Скажи Айви, — прохрипел он, собираясь с силами. — Скажи, что это не ее вина. И что в конце… в конце вспоминаешь любовь. Я думаю… мы не теряем души… не насовсем. Думаю, Бог… хранит их для нас, пока мы… пока мы не вернемся. Я люблю тебя, Рэйчел.

— И я тебя люблю, Кистен.

Я смотрела в его глаза, а они на меня, в последний раз, запоминая мое лицо навеки, потом они стали серебряными — и он умер.

Откуда-то доносились голоса Миа и Холли, и каждая орала свой текст на один и тот же мотив бессильного гнева и утраты. Фоновым хором зачитывали кому-то права сотрудники ФВБ. Я сумела открыть глаза, хоть и не сразу сфокусировала их на тенях, пляшущих по мрачным бетонным сводам. Громко слышались чьи-то переговоры по рации, и все помещение резонировало. Тирады Миа и плач несчастной Холли были еще не самым сильным источником шума.

Я резко села, голова закружилась, и я вцепилась в одеяло с надписью «ФВБ», в которое меня завернули. Народ сновал повсюду, не обращая на меня внимания, светя фонариками в туннель, держа на прицеле Миа, которой зачитывали права. Ее уводили агенты ОВ, а Форд стоял у противоположной стены с Холли на руках. Девочка не выглядела счастливой, но Форд мог ее держать безнаказанно. На его лице читалось страдание, что приходится разлучать мать с ребенком, но раз у него есть способность прикасаться к Холли, девочка не достанется миз Уокер.

Рядом со мной на холодном цементном полу, подобно жертвоприношению, лежал мой пейнтбольный пистолет. У меня глаза раскрылись шире, когда я его увидела, и накатила вторая волна головокружения — теперь я помнила. Боже мой. Кистен погиб.

К горлу подступила желчь, меня скрутили сухие рвотные спазмы. Я попыталась подняться, но не смогла — так и осталась на четвереньках, но меня никто не замечал — всех заворожили угрозы Миа и ее отчаянная борьба. Она отбивалась, как мокрая дикая кошка. Четыре неживых вампира держали ее привязь — двое спереди, двое сзади, чтобы она ни до кого не дотронулась. Они больше не могли делать вид, будто ее не замечают, — ФВБ вынудило ОВ начать действовать.

Глядя сквозь слипшиеся волосы на грязный пол, я пыталась встроить в свое существование память о смерти Кистена, но она резала, как застрявший в душе сломанный нож. Черт побери, я не могла сдержать слез. Посмотрела на руку, наполовину ожидая увидеть, что она посинела и распухла, — но там был только оставленный Алом порез.

— Холли! — взвыла Миа, будто давая голос моему горю, и я посмотрела на нее сквозь упавшие волосы, пораженная тем, какой страх она излучает. Этот Новый год надолго всем запомнится.

Над тихим плачем Холли возвысился голос Форда, и женщина перестала метаться.

— Ваша дочь прекрасна, миз Харбор, — сказал он, успокаивая отбивающуюся девочку. Вампиры, тащившие баньши, остановились. — Я буду ее защищать ценой собственной жизни.

— Она моя! — выкрикнула Миа. Горе превратило ее из обезумевшей от своей мощи баньши в мать, у которой забирают ребенка. Снова у нее выступили слезы, на этот раз из-за Холли.

— Она ваше дитя, — спокойно ответил Форд. — Я для нее всего лишь опекун, и я не буду ее против вас настраивать. — Она — залог моего здравого рассудка, Миа. Она успокаивает эмоции, которые меня ранят. У нее не будет дефицита в эмоциях рядом со мной, и я не настрою ее против вас, как поступила бы Уокер.

Лицо Миа отражало дикий, первобытный страх, но под ним появилась надежда.

— Она не получит мою дочь?

Форд переложил Холли поудобнее:

— Никогда. Уже оформляются документы, и если Уокер не сможет доказать свое родство с Холли, у нее нет ни единого шанса, пусть она даже и баньши. Холли будет под моей опекой, пока вы снова не сможете стать ей матерью, и я буду ее приносить на свидание с вами по первой же вашей просьбе. И с Римусом, если мне позволят. Пока я жив, эта женщина ее не получит.

— Холли? — позвала Миа дрожащим голосом, в котором слышалась только любовь, и девочка повернулась к ней — бледное личико покраснело от слез. Форд придвинулся ближе, и мать с ребенком последний раз коснулись друг друга. У Миа текли слезы, и она смахнула их, поразившись, что они влажные. — Доченька, — прошептала она, потом убрала руку, когда двое вампиров, идущих впереди, потянули ее за собой.

Форд отступил под защиту вооруженных агентов ФВБ.

— Это не навсегда, — сказал он. — Вы убивали людей, чтобы облегчить себе жизнь, упростить работу по добыванию эмоций для вскармливания своего ребенка. А эта работа просто обязана быть трудной. Живя в обществе, необходимо жить по его правилам. Те же правила позволят вам выйти на свободу, если вы станете им следовать. Сейчас Холли ничего не грозит. Вы не заберете ее у меня, не убив меня или тех, кто вас сторожит. Убейте меня — и Уокер получит Холли, когда вас опять поймают — а вас поймают. Нас много, и теперь мы знаем, что искать.

Миа кивнула, оглянулась еще раз и пошла вверх по лестнице — два агента ОВ впереди, два сзади. Глаза ее были черны от слез, обращающихся в серебро, — она плакала о себе.

Напряжение в подвале спало. Я подошла к стене и села, сердитым движением подтянув колени к груди. Потом, не заботясь о том, кто что подумает или скажет, я опустила голову и зарыдала, чувствуя ободранной шеей грубое прикосновение пальто. Кистен. Кистен погиб, спасая меня. Пошел на смерть, чтобы я осталась жить.

— Рэйчел? — послышался голос, и за ним — шарканье подошв по цементу.

Не поднимая головы, я оттолкнула прочь того, кто там подошел, но он вернулся. Тонкие мужские