добраться до Индии.

Церемония объявления далай-ламы совершеннолетним стала неизбежной. Правительство хотело приблизить ее сроки, однако наиболее благоприятную дату следовало определить по приметам. Предстояло также ответить на важнейший вопрос: оставаться ли молодому правителю в Лхасе или бежать? Обычно в сложных ситуациях решение принималось с учетом поступков предыдущих монархов. Вспомнили, что сорок лет назад тринадцатый далай-лама укрылся от нашествия китайцев в Индии, после чего положение постепенно исправилось. Однако правительство не могло отослать Живого Будду из страны, предварительно не испросив дозволения богов. Поэтому в присутствии далай-ламы и регента из протертой цампы слепили два колобка, взвесили на золотых весах, чтобы вес точно совпадал, и затем поместили в золотой чан. В каждом из колобков спрятали по бумажке: на одной написали «да», на другой — «нет». Потом Государственный оракул, исполняя ритуальный танец, загипнотизировал себя. Чан дали ему в руки, и он стал вращать его с возрастающей скоростью, пока один из колобков не вывалился и не упал на землю. Его расковыряли. На спрятанной в нем бумажке стояло слово «да». Следовательно, далай-ламе надлежало покинуть Лхасу.

Желая предварительно узнать планы Кундуна, я немного задержался в столице. Не хотелось оставлять парня одного в такое трудное время. Однако он настоял на моем отъезде, пообещав на прощанье, что мы еще встретимся на юге. Подготовка к его собственному бегству из Лхасы шла быстрыми темпами, но под покровом секретности, чтобы не пугать народ. Китайцы находились в нескольких сотнях миль к востоку от города и не продвигались дальше. Однако их внезапный прорыв мог отрезать далай-ламе дорогу на юг, к спасению.

Весть о подготовке правителя к отъезду просочилась-таки за пределы дворца. Да и неудивительно: скрыть факт вывоза его личных сокровищ реальным не представлялось. Ежедневно тяжело нагруженные караваны мулов под присмотром телохранителей покидали город. Видя это, знатные люди начали переправлять свои семьи и богатства в безопасные места.

В остальном жизнь в Лхасе оставалась прежней, если не считать возникновения дефицита средств передвижения: многие люди перестали продавать вьючных животных. Цены на рынке слегка поднялись. Ходили рассказы о подвигах отдельных тибетских солдат, но все уже знали: армия терпит поражение. Некоторые части еще удерживали свои позиции, но вскоре были выбиты оттуда благодаря более разумной тактике противника.

В 1910 году китайцы беспардонно грабили и жгли Лхасу; теперь горожане боялись повторения подобных бесчинств. Следует, однако, отметить, что на сей раз китайские войска вели себя терпимо и дисциплинированно. Попавшие в плен и затем освобожденные тибетцы рассказывали, как хорошо с ними обращались победители.

Я покидал Лхасу в середине ноября 1950 года. Возникали сомнения по поводу сроков отъезда, но вдруг представилась возможность использовать транспорт. Ауфшнайтер, с самого начала собиравшийся ехать со мной, в последний момент решил задержаться. Тогда я забрал его вещи, а ему само-. му предстояло присоединиться ко мне через несколько дней. С тяжелым сердцем я покидал дом, ставший родным, любимый сад и слуг, провожавших меня со слезами на глазах. Я забрал с собой лишь книги и ценности, оставив прочее имущество челяди. Друзья приносили подарки, только отягощавшие мой багаж, и грустно прощались со мной. Утешала, правда, надежда встретиться с некоторыми из них в Южном Тибете. Многие твердо верили: китайцы никогда не дойдут до Лхасы, а я после окончания отпуска благополучно вернусь к ним. Я не разделял подобных иллюзий и надолго прощался с Лхасой, с всеми местами, которые успел полюбить. В один из дней, взяв камеру, я стал фотографировать все вокруг, чтобы в будущем снимки этой прекрасной и странной земли пробуждали во мне счастливые воспоминания и, возможно, вызывали симпатии к Тибету у других европейцев.

Небо хмурилось, когда я грузился в маленькую, обтянутую кожей яка лодку, собираясь плыть вниз по течению к слиянию Кийчу и Брахмапутры. Вместо двух дней путешествия верхом меня ждала шестичасовая лодочная прогулка. Мой багаж уже отправился в путь вместе с караваном. Стоя на берегу, друзья и слуги печально махали мне руками. Я сделал прощальную фотографию, течение подхватило суденышко, и знакомые лица скрылись из виду. Плывя по реке, я не мог оторвать глаз от Поталы, зная, что далай-лама наблюдает за мной с крыши через свой телескоп.

В тот же день я догнал свой караван, состоявший из четырнадцати вьючных животных и двух лошадей для меня и моего слуги. Преданный Нийма вызвался сопровождать меня. И снова я находился в пути, снова преодолевал горы и перевалы. Через неделю мы добрались до Джангце, великого караванного пути в Индию.

Недавно одного из моих лучших друзей назначили губернатором района. Я гостил в его доме, где мы отметили восхождение на трон далай-ламы, ставшее праздником для всего Тибета. Передаваемая по эстафете, радостная новость быстро расходилась по стране. На крышах появились новые молитвенные флаги. Люди, временно забыв о мрачном будущем, танцевали, пели и пили, захлебываясь от радости. Новый далай-лама вселял надежду на лучшее. Молодой король стоял над схваткой различных клик и группировок, демонстрировал не раз свою дальновидность и решительность. Природное чутье позволяло ему правильно выбирать советников и хранило от интриганов и заговорщиков.

Но он взошел на трон слишком поздно, именно в тот момент, когда судьба от него отвернулась. Будь он на несколько лет старше, его мудрое руководство, возможно, изменило бы историю страны.

По дороге я посетил Шигаце, второй по размеру город Тибета, известный своим монастырем Тра- шилхунпо, и встретил некоторых своих друзей, очень интересовавшихся новостями из столицы. Здесь почти никто не думал о бегстве: местный монастырь являлся резиденцией панчен-ламы, живого воплощения бога О-па-ми.

Китайцы покровительствовали панчен-ламе, противопоставляя его далай-ламе. Нынешний реинкарнированный панчен-лама был на два года моложе Бога-Короля. Он получил образование в Китае. В Пекине его объявили полноправным правителем Тибета — без всяких на то оснований. По закону панчен- лама возглавлял монастырь и распоряжался окрестными землями, но не более. Правда, среди Живых Будд О-па-ми считался выше Ченрези, но фактически первый реинкарнированный панчен-лама работал учителем у пятого далай-ламы. Тот в благодарность за службу и объявил его реинкариировашшм, пожаловал ему монастырь и соответствующие огромные привилегии.

Последнего панчен-ламу выбирали из большого числа кандидатов. Одного из детей обнаружили в Китае. И китайские власти отказались отпустить мальчика в Лхасу без военного эскорта. Тибетскому правительству пришлось принять поставленное условие, и в один прекрасный день китайцы объявили ребенка настоящим реинкарнированным О-па-ми и единственным правомочным панчен-ламой.

Таким образом, у них в руках появилась важная карта в политической игре с Тибетом. Коммунистическая идеология не мешала лидерам Китая вести активную радиопропаганду в поддержку религиозных и территориальных притязаний панчен-ламы. В Тибете же он не пользовался поддержкой. Лишь жители Шигаце и монахи его монастыря видели в О-па-ми предводителя и хотели оставаться независимыми от Лхасы. Эти люди безбоязненно ожидали «армию освободителей». Ходили слухи, что панчен-лама заодно с китайцами. Несомненно, народ Тибета почитал его как одно из воплощений Будды, но никогда бы не признал в нем своего правителя.

Во время пребывания в Щигаце я посетил местный монастырь, настоящий отдельный город, населенный тысячами монахов. Мне удалось сделать там несколько фотографий. Среди других достопримечательностей я обнаружил в одном из храмов весьма впечатляющего, высотой в девятиэтажный дом, золотого идола с огромной головой.

Сам город Шигаце находился на берегах Брахмапутры неподалеку от монастыря. Он немного напоминал Лхасу и также располагался у подножия крепости. Его населяли десять тысяч жителей, в том числе лучшие мастера Тибета — изготовители шерсти. Ее доставляли туда караванами с окрестных равнин Чангтанга. Шигаце лежал выше Лхасы, отличаясь более холодным климатом. Но самое высококачественное зерно в стране производили именно тут. Далай-лама и знать Лхасы приобретали муку только здесь.

Через несколько дней я вернулся в Джангце. Мой друг губернатор сообщил приятную новость: далай- лама вскоре ожидался сюда. Всем караванным станциям приказали приготовиться к приему гостей и привести в порядок тракты. Я предложил губернатору свою помощь в организации работ.