кузеном, навещавшим родню время от времени.

К сожалению, Тайный совет до сих пор не отозвал супругов Тирвитт; они оба бродили по дому, всюду заглядывали, но мы чаще всего делали вид, будто не замечаем их. Мы ведь не занимались ничем неподобающим — во всяком случае, открыто.

Если Уорик и держал их здесь — а может, и кого другого — в качестве своих соглядатаев (не сомневаюсь, что именно в таком качестве Тирвитты служили Сомерсету до его падения), я не придавала этому большого значения. Наконец-то я чувствовала себя в безопасности, радовалась жизни — хотя Джон нет-нет да и отвозил тайком письма от принцессы к Сесилу и его послания к ней. Впрочем, он и сам время от времени являлся, якобы проездом, в родовое имение близ Стэмфорда в графстве Нортгемптоншир — он как раз перестраивал там свой дом.

Тем вечером за окнами свистел холодный ветер, а я сидела и с гордостью слушала, как моя девочка развивает мысль о том, что последователи Господа нашего Иисуса должны обращать свои молитвы непосредственно к Нему, а не к целому сонму — да, она умела к месту употреблять высокие слова — так называемых святых или к Деве Марии.

— И все же я могу понять, почему образ ее высоко чтится, — признала Елизавета. — Все эти идеализированные статуи и живописные иконы служат мощным орудием влияния на настроения верующих, позволяют направлять их в нужное русло.

В свои восемнадцать лет Елизавета Тюдор была удивительно красивой девушкой, хоть и, верная своему решению, продолжала одеваться довольно строго. Даже в Хэтфилде она ходила в простых платьях, а ярко-рыжие волосы прятала под скромными шапочками. Брови и ресницы у нее были очень светлыми, благодаря чему резче выделялись болейновские пронзительные темные глаза и доставшийся от отца нос с горбинкой. Ребенок превратился в прекрасную девушку, и телесные формы уже не уступали рано развившемуся уму.

Припоминаю, что именно в тот самый день, 18 октября 1551 года, к нам приехал Сесил с несколькими слугами и беспощадно вернул меня из уютного тепла зимних посиделок у камина к суровой и холодной действительности.

— Я выйду с ним поздороваться! — решила Елизавета, когда лакей доложил о приезде Сесила.

Я поднялась вслед за ней. К сожалению, леди Тирвитт тоже вскочила на ноги.

— Однако, — сказала она, — вы сами только что говорили, ваше высочество, что озябли и не хотите никуда выходить. Пусть главный секретарь придет сюда, к нам, и сообщит привезенные им новости — ведь, видит Бог, мы так мало слышим о том, что происходит в Лондоне.

— Следует ли из этого, что я снова должна написать графу Уорику о том, как сильно вы желаете оказаться в Лондоне, а не здесь? — осадила ее Елизавета, закутываясь в шаль, и кивнула мне, чтобы я ее сопровождала.

Джон захлопнул географический атлас, который просматривал, и вышел вместе с нами. В последнее время его захватила мечта побывать в Италии. Ее высочество, правда, не готова была отпустить его, а я уж тем более. Елизавета сделала Джона своим личным секретарем и доверяла ему куда больше, чем полагали Тирвитты. Они просматривали всю официальную переписку Елизаветы с ее царственным братом, а также с Сесилом, но не подозревали, что Джон отвозит Сесилу еще и другие письма и привозит его ответы, спрятав их в седло, сделанное на заказ. Нередко Джон исполнял и обязанности телохранителя ее высочества, хотя мы обычно обставляли это так, будто он идет вместе со мной, а я сопровождаю принцессу.

Несмотря на яростные порывы ветра, мы с Елизаветой и Джоном сумели пройти через двор и добраться до Сесила, когда он только начал распаковывать свои переметные сумы.

— Господин Сесил! — приветствовала принцесса гостя, пока Тирвитты спешили догнать нас, наспех приказав лакею принести им плащи. (Однажды, помню, леди Тирвитт вышла, неся в руках свой плащ. Елизавета поблагодарила ее за любезность и забрала плащ себе, принудив тем самым леди сбегать в дом за другим плащом, а принцесса тем временем выслушала конфиденциальные новости, привезенные Сесилом, и его советы.)

Но в тот день он напугал всех нас, ибо только мы и могли расслышать то, что он сообщил шепотом на пронизывающем ветру (правда, Джон сумел поставить вокруг нас живой, бьющий копытами и храпящий «забор» из четырех лошадей).

— Нет сомнений в том, что Сомерсет вот-вот последует за своим братом Томом — из камеры в Тауэре на плаху, — произнес Сесил ровным голосом, склонившись перед Елизаветой, которая поспешно приказала ему выпрямиться. — Меня только что посвятили в рыцари, чтобы обеспечить мою лояльность, а короля Уорик убедил даровать ему титул герцога Нортумберленда[68].

— Даже так? — прошептала Елизавета. — Он осмеливается присваивать себе герцогство, принадлежавшее могущественным Перси? Я опасалась того, что его манера держаться со всеми приветливо — не более чем маска, теперь же боюсь за своего брата, который его обожает. А Сомерсета обвиняют в государственной измене?

— Да, — ответил ей Сесил, и тут Тирвитты наконец сумели пробраться к нам.

Елизавета повернулась к ним спиной, взяла Сесила под руку, сделав вид, что показывает ему, сколько листьев устлало землю; они шумно раздвигали эти листья ногами.

— Но дело вот в чем, — быстро проговорил Сесил. Мы с Джоном следовали за ними по пятам, отсекая Тирвиттов. — Король по совету Дадли даровал герцогский титул и отцу Джейн Грей, теперь он герцог Суффолка. Замышляется нечто большее, нежели просто устранение Сомерсета, причем меня в эти замыслы не посвящают. Между прочим, Сомерсета на этот раз обвиняют не в том, что он несколько месяцев тому назад угрожал жизни короля, а в заговоре с целью убийства Уорика. Ваше высочество, обязательно запомните это — неизвестно, удастся ли нам сегодня побеседовать подробнее. Если Уор… я хотел сказать, если Нортумберленд призовет вас в Лондон, никуда не нужно ехать. Скажитесь больной, придумайте что- нибудь! Я очень опасаюсь того, что он и вас с принцессой Марией хочет прибрать к своим рукам.

— Я обязательно учту это, друг мой Сесил, — теперь уже сэр Уильям Сесил, — сказала принцесса, поворачиваясь к наступавшим нам с Джоном на пятки Тирвиттам. — Добрые вести! — сообщила она им. — Мне только что стало известно, что перед нами сэр Уильям Сесил, возведенный в рыцарское звание за отменную службу королю и Джону Дадли, ныне герцогу Нортумберленду!

— Есть и еще добрые вести от нового герцога, ваше высочество, — добавил Сесил, мгновенно подстраиваясь под ее тон. — Нортумберленд поручил мне передать вам: он глубоко сожалеет о том, что Сомерсет занял вашу лондонскую резиденцию, Дарем-хаус, оставленный вам в наследство вашим отцом, и предлагает взамен Сомерсет-хаус, если вы собираетесь в ближайшее время посетить Лондон.

Я испугалась, что при этом известии на лице Елизаветы отразятся ее чувства. Ведь прежде это был дворец Тома Сеймура, и мы вместе с ней иногда жили там. Нет ли в этом предложении какого-то подвоха, или же это просто взятка, чтобы задобрить принцессу? То был красивый и просторный особняк на Стрэнде[69], недалеко от дворца Уайтхолл.

— Как это любезно и щедро с его стороны! — только и ответила Елизавета, улыбаясь и сжимая ладони. — Вы сегодня привезли нам одни только добрые вести, сэр Уильям!

Она сумела выдержать такой тон до самой ночи, когда я пришла в спальню пожелать ей добрых снов.

— Сесил совершенно прав, — негромко сказала принцесса. — Бывший граф Уорик, ныне светлейший герцог Нортумберленд, что-то затевает, а всех нас старается подкупить, чтобы мы были с ним заодно. Но что он может замышлять, какие почести и должности могут быть еще выше, чем владение прославленным в истории герцогством и положение любимого советника моего брата? И чего ради он добился герцогского титула также и для отца Джейн Грей? Ах, я надеюсь лишь на то, что Робин с братьями в этом не замешаны — но что-то назревает.

Ветры, которые хлещут сегодня по стенам нашего дома — это ветры перемен, вестники измен и смерти!

Я успокаивала ее, помнится, даже пожурила за то, что она слишком много значения придает мелочам. Вскоре, однако, я (а возможно, и Елизавета тоже) удостоверилась в том, что как бы ни была образована и начитана ее Кэт, и той случалось обнаруживать и недальновидность, и глупость. Ибо не прошло и двух недель, как принцесса получила письмо из Тауэра, от Сомерсета, умолявшего заступиться за него. Елизавета ответила ему уклончиво, чтобы не рассердить Нортумберленда, которого теперь мы все