вцепился в руль, обтянутый кожаным чехлом. Дворники, с четкостью метронома, ходили взад-вперед по стеклу.

Повернув, Фрэнсис с удовлетворением заметил, что дорога сделалась более прямой. Свет фар выхватил из темноты желтую разделительную полосу. Он, должно быть, спустился уже к самому подножию холма. Скоро он подъедет к границе штата. Если гроза и вынудит Фрэнсиса снизить скорость, то лишь нанемного. Фрэнсис взглянул на спидометр, машина двигалась со скоростью тридцать пять миль в час. Он надавил на педаль газа. Игла прибора дрогнула и поползла вправо: сорок миль, сорок пять. Радио стало лучше слышно, тягучий голос Пэтси Клайн запел: «Глупо, глупо чувствовать такую грусть».

Серебристое ограждение с правой стороны дороги красиво переливалось в свете автомобильных фар. Мурлыча себе под нос мелодию из радиоприемника, Фрэнсис плавно повернул руль.

Сначала он ощутил опасность и только потом увидел. Инстинктивно Фрэнсис надавил на тормоз, но было уже слишком поздно.

Из разрезаемой светом фар темноты показался красный сигнал, раздался звук сирены. Когда красный свет приблизился настолько, что стали видны расходившиеся вокруг него отблески, Фрэнсис снял руку с руля и протер ладонью запотевшее ветровое стекло.

Это была полицейская машина, припаркованная на обочине дороги. Рядом с ней, занимая обе полосы движения, стоял вагончик желтого цвета. Тени – люди, о чем с ужасом догадался Фрэнсис, – окружали патрульный автомобиль.

Он попытался крикнуть: «О Господи, нет...» – но крик застрял в горле. Руки судорожно стиснули руль, нога сорвалась с педали газа и изо всех сил надавила на тормоз.

В ту же секунду Фрэнсис понял, что допустил ошибку. Заблокированные колеса машины легко заскользили по дорожному покрытию. «Новые покрышки, – возникла в мозгу запоздалая мысль, – давно надо было купить новые покрышки. Эти совсем старые, лысые...»

Заднюю часть автомобиля бросило в сторону, и несколько секунд Фрэнсис с ужасом смотрел на мелькающие в свете фар стволы деревьев, которые стояли у дороги.

Он успел снять ногу с тормоза и надавил на газ, стараясь вернуть контроль над управлением. Но машина уже не слушалась его, выписывая на мокрой скользкой дороге ужасающие пируэты. У Фрэнсиса сделалось нехорошо в желудке, им овладел страх. В кабине сильно запахло горелой резиной.

Серебристое ограждение со страшной скоростью летело прямо на него. За ограждением из темноты выступал силуэт дерева. Фрэнсис вспомнил, что и ремнем безопасности он не пристегнулся.

«Господи, помоги же мне...»

Автомобиль врезался в ограждение, раздался сильный взрыв и скрежет металла. Фрэнсис почувствовал, как его с силой швырнуло вперед. «Верую в Тебя, Отец наш Небесный...» Он обо что-то ударился головой, и во рту появился привкус крови. Повсюду рассыпалось битое стекло..

И наступила тишина.

Вдруг отчего-то загудел клаксон его машины. Он громко трубил в темноте, заглушая шелест дождя о покореженную крышу «фольксвагена». Издалека донеслись чьи-то голоса. Кто-то произнес:

– О Боже, Сэмми, нужно вызвать «скорую»...

Фрэнсис выбрался из остатков автомобиля, ступая по осколкам стекла. Странно, что он совсем не чувствовал боли. Да и привкус крови во рту куда-то исчез.

Фрэнсис осторожно выпрямился.

Дождь бушевал вовсю. Капли громко стучали по дорожному покрытию. Под ногами Фрэнсиса собирались большие лужи. Но сам он почему-то оставался сухим.

Фрэнсис не сразу осознал, что случилось. Когда же он все понял, его объял страх.

Фрэнсис оглядел то, что еще недавно было его «фольксвагеном», а теперь превратилось в груду искореженного металла. Одна фара светила в небо, как невидящий огромный глаз. Клаксон продолжал гудеть. Впрочем, вой ветра и шум дождя почти совсем заглушали этот звук.

Затем Фрэнсис увидел собственное тело, неловко привалившееся к крылу автомобиля: одна рука согнута под странным углом, другая откинута вправо, глаза широко открыты, на капот с бледного лица капает кровь, свитер усеян мелкими осколками стекла.

Люди кинулись к нему через дорогу и обступили разбитый автомобиль. Один из полицейских взял его безвольную руку за запястье. Прощупывался пульс.

В патрульном автомобиле другой полицейский что-то оживленно говорил по радио, однако Фрэнсису не удавалось разобрать ни слова.

Он хотел крикнуть: «Я здесь, вот я!» Но не мог пошевелить языком. Фрэнсис просто стоял – теплый и совершенно сухой – посреди бушующей грозы. Ему было даже интересно наблюдать за тем, как вокруг него суетятся люди, тормоша и толкая его. Внезапно жуткое ощущение возникло в верхней части живота, словно его тело распирало изнутри. Мир медленно-медленно начал опрокидываться, и Фрэнсис будто бы соскальзывал с дороги. Или как будто дорога выскальзывала у него из-под ног. Он и сам точно не мог понять свои ощущения. Фрэнсис чувствовал, как со всех сторон его обступает темнота, все приближаясь, сливаясь с темным небом, обволакивая его, словно пеленой.

Последнее, о чем он подумал, было – Мадлен.

Затем все исчезло.

В полночь Мадлен спустила на пол ноги и поднялась с дивана. На экране телевизора шли титры только что закончившейся картины, звучала романтическая мелодия. Она вытерла глаза. Банальная мелодрама, но Мадлен она растрогала до слез. Ей самой было неловко, но она ничего не могла с собой поделать. Странное дело: когда умерла ее мать, Мадлен слезинки не проронила, не плакала и на похоронах отца. Но стоило ей посмотреть какой-нибудь пустой душещипательный фильм, и Мадлен, как ребенок, не могла удержаться от слез.