дверь на весь этот кошмар смотрел ее муж Григорий. Глаза его за сильно увеличивающими очками выглядели настоящими блюдцами. Правой рукой он схватился за сердце и ловил ртом воздух.

— Гриша, Гриша! Это не то, что ты думаешь! Это уборщик, он пьян и вообразил, что может летать.

— Где наш сын?!

— Миша? Он побежал с Аполлонским козлов спасать, должны вернуться с минуты на минуту.

— А ты знаешь, что там творится?!

— А что там творится, Гриша?

— Там, Надя, конец света, вот что там творится! С неба сыплются люди, по воде плывут звери, и там наш сын, Надя, там наш Миша!

— Спокойно, Гриша! Сядь, тебе нельзя волноваться, тебе доктор запретил. Мужчина, — обратилась она к Путяну, — поищите там воду. Гриша, где твой валокордин? Рот открой, будем прямо в рот капать. Раз, два, три… Гриша, скажи, только честно, ты сегодня пил что-нибудь?

— Чай я пил с мятой на ночь.

— Восемь, девять, десять. Я про спиртное. Ты ничего не пил?

— Надя, ты что, думаешь, у меня горячка?! Думаешь, у меня воображение воспалилось? Ты ошибаешься, Надя! Нам надо бежать спасать сына!

— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать… Не надо так нервничать, Гриша. Он там не один, он — член Аполлонской команды. Он — настоящий герой, наш мальчик. Дай я посчитаю твой пульс. Бегать тебе доктор не рекомендует. Сиди смирно!

Путяну принес воду в пластиковом стаканчике. Надежда понюхала воду, отпила пару глотков, поморщилась и протянула стакан мужу.

— Спасибо, как вас? Володя. Спасибо, Володя. На, — обратилась она к мужу, — выпей и успокойся. А вы, Володя, наденьте на себя что-нибудь, неприлично в одних трусах перед дамой расхаживать. Вы меня оба пугаете: один про ведьму что-то несет, другой — про конец света.

— Надя, ладно, я сижу смирно, как доктор прописал. Ты сама поднимись во двор, посмотри!

— Но у меня даже зонтика нет. Я в кафе через паркинг прошла. Подожди-ка, — у Надежды вновь возникли сомнения в трезвости мужа. — Но ты ведь тоже сухой и без зонта. Ты же на улице не был!

— Зато я был на собственном балконе! Проснулся от криков, слышу шум, вышел на балкон, а тут все небо осветилось и такая ужасная картина, такая ужасная! Там фура поперек проезда, откуда не знаю, вода льется с горки, из заповедника, водопадом, а фура, как плотина, воду запрудила, из фуры козлы лезут, взглянул на небо — а там люди летят.

Так, подумала Надежда, надо поговорить с лечащим врачом. Наверное, какой-то из препаратов содержит наркотик. Не хватало в довершении всех бед, чтобы муж в Кащенко отъехал.

— Гриша, я верю, верю! Только объясни мне, ради бога, а почему я здесь ничего не слышала?

— Надя, это же подвал. Здесь вокруг такой бетонный саркофаг, Чернобыль позавидует. Я даже не мог тебе сюда прозвониться!

— Странно, странно. А я отсюда прозванивалась, и Аполлонский прозванивался…

Григорий засучил ногами.

— Надя, я не специалист по физике радиоволн, я не могу объяснить тебе, почему ты отсюда туда прозванивалась, а я оттуда сюда не прозванивался!

— Все, Гриша, все, я верю, я тебе верю. Успокойся. Я уже иду сама посмотреть, уже иду. Володя, — обратилась она к Путяну уже от двери, — можно вас на минуту?

Она сунула в карман Владимира Владимировича пятьсот рублей и зашептала:

— Володечка, умоляю вас, никуда его не пускайте. Если понадобится применить силу — примените. Свяжите его чем-нибудь. Я за лекарствами. Скоро буду.

Путяну оторопело кивнул и двинулся к дивану, на котором сидел папа Лиммер. Мама Лиммер вышла за дверь и плотно ее прикрыла. Она никак не могла решить: сразу бежать домой за лекарствами или все-таки подняться выглянуть во двор; ее все же беспокоило долгое отсутствие Аполлонской команды, хотя она и не подавала виду перед мужем. Нужно все-таки взглянуть. И она стала подниматься вверх по ступенькам лестницы.

…Наружную дверь она открыть не успела. Дверь распахнулась сама и на нее хлынул поток холодной воды, сбивший с ног и заставивший пересчитать все ступеньки. Снизу она увидела, как в дверь внесло грязного как черт Аполлонского, потом охранника, державшего над Аполлонским зонт, а затем и всю его команду. Мишу внесло последним. Не было только Сачкова. Они сгруппировались, противостоя потоку, пытаясь закрыть за собой дверь изнутри. «Навались!» — рычал Аполлонский, и все навалились. Дверь закрылась, и лишь тоненький ручеек продолжал струиться из-под нее.

Надежда поднялась на ноги, с нее текло. Одежда плотно облепила тело, обозначив все предательские складки на животе и спине. Это ее смущало, но она тщетно пыталась отлепить от себя свой шерстяной свитерок.

— Семен Аркадьич, что там такое творится?

— Потоп, мама Лиммер, о…тельный потоп.

Надежда с облегчением вздохнула. Значит, мужу не померещилось, ну по крайней мере не все померещилось. Ну и сын жив и почти цел, не считая разорванных брюк.

Аполлонский встряхнулся как пес, разбрызгивая по стенам грязь и воду.

— А что, мама Лиммер, — полюбопытствовал Сеня, — не найдется ли у вас сухой мобилы?

Мама Лиммер полезла в карман. В кармане была вода, в воде — мобильник. Она вынула его и попробовала понажимать на кнопки. Экран горел неровным серым цветом и на позывы не реагировал.

— Вы знаете, Семен Аркадьич, у мужа, наверное, есть. Он там, в кафе, пойдемте.

— А Сачков где?

— А разве он не с вами?

— Вот п…ла, так и норовит отколоться.

Когда они открыли дверь, перед ними предстала картина, достойная кисти живописца Ильи Репина: «Вован Грозный пеленает своего сына». На диване, завернутый в цветастое одеяло на манер младенца, стянутый ремнем в области рук, лежал Григорий Маркович Лиммер, а полотер Владимир Владимирович Путяну пытался удержать его плечи и голову на своих коленях. Из-под уголка одеяла было видно лишь красное от злости лицо папы Лиммера, его очки накалились от гнева, своей вставной челюстью он пытался достать и тяпнуть руку Путяну. Увидев всю мокрую компанию, Путяну смутился, смешался, выпустил голову пленника и Лиммер таки впился в него зубами.

— А-а-а! — заблажил Путяну.

— Что это? — не понял Аполлонский.

— Это превентивные меры, — не стала вдаваться в объяснения Надежда. — Сохраняем мобильник Григория Марковича в сухом состоянии. Развяжите его, Володечка. Там действительно потоп. Гриша, дай свой телефон Семену Аркадьичу. Мы опробуем его на исходящие звонки.

Путяну, тряся одной рукой от боли, стал пытаться развязать ремень другой.

— Да не брыкайтесь вы, что вы брыкаетесь. Имейте терпение. Сейчас развяжу. Я же просьбу вашей супруги исполнял, можете вы это понять, дедушка.

— Я вам не дедушка!

— Да? Странно, по виду старше меня, а еще не дедушка. А я вот уже дважды дедушка.

— Миша, дорогой, убери от меня этого придурка, — взмолился папа Лиммер, обращаясь к сыну.

Миша бросился на помощь. Путяну с удовольствием уступил ему место действия и стал пятиться к двери.

— Стой! — скомандовал Аполлонский. — Ты кто?

— Я уборщик в паркинге. Между прочим, почетный гражданин города Уренгоя.

— Давно здесь х…чишь?

— С самого начала, — не без гордости произнес Путяну.

— «Купол’ок» хорошо знаешь?

— Как свои пять пальцев.

— Ты мне нужен, сядь сюда.