родительский бар. Деревенские ребята больше не хотели поставлять мне спиртное. Некоторые сами одумались, других на путь истинный наставили предки. Что касается меня, то одно из двух: либо я на редкость искусно врал, либо мои родители были слепы. Спиртным я заливался меньше, зато стал раздражительным, беспокойным, вечно пребывал в депрессии, меня мучили бессонница и мигрени, изо рта у меня воняло, и я всем действовал на нервы.
Какие пустяки, если глядеть из сегодняшнего дня! Но теперь я жалею, что связался тогда со спиртным.
Сделал я это потому, что хотел произвести впечатление на девушку. Нет, не на Джулию. Она была совсем ребенком, нас разделяли миллионы лет. Нет, то была другая. Она училась в моем классе, я даже не помню, как ее звали. Но это она виновата в том, что я выпил первый бокал. Меня заворожили обещания, что спиртное придаст мне уверенности и мужественности, а детская худоба и россыпи прыщей отступят на задний план. Все так и произошло — алкоголь сделал меня сильным и решительным. Мы целовались. Мы танцевали. Мы встречались некоторое время. Она меня бросила, но алкоголь я не бросил. Есть у меня девушка, нет у меня девушки, спиртное всегда было под рукой. И я организовал клуб.
Дик Порше в соседнем кабинете громко разговаривает по телефону, а я думаю, что больше не возьму в рот ни капли. Никогда. Что отняла у меня выпивка? Жену, детей, дом, достоинство, деньги, а если я не соберусь с силами, отнимет и работу.
Я ищу ручку в ящике письменного стола и натыкаюсь на плоскую бутылку из-под виски. Вытаскиваю ее из-под бумаг и какого-то хлама, куда засунул в тщетной попытке скрыть улики. Да, именно это и нужно сделать для алкаша, убившего маленькую девочку. Скрыть улики. Я долго пялюсь на пустую бутылку и к середине дня понимаю, что вряд ли справлюсь.
Джулия
Мне пришлось взять неделю за свой счет. Ладно, пусть это будет отпуск, говорю я им по телефону, как хотите. Но несколько дней я не смогу вести уроки. Объясняю, что отпуск нужен для ухода за мамой. Так и есть, но в последнее время столько всего свалилось, что при мысли о классе, переполненном шумными подростками, меня одолевает ужас.
— Меня подменит внештатный учитель, — говорю я маме, расчесывая ей волосы. — А что касается Бренны и Грэдина… — Я отчаянно надеюсь, что она отзовется. Попросит не отступать перед новым вызовом. — Наверное, им придется вернуться домой. — Я замолкаю, щетка замирает на середине длинных волос, но мама безучастно смотрит в зеркало, равнодушная к судьбе несчастных детей. — Это очень печально, — заключаю я.
Мне вовсе не хочется звонить в службу опеки и отдавать детей чиновникам. Я все еще надеюсь, что однажды утром мама проснется и примется готовить завтрак, звать коз, собирать простыни, сохнущие во дворе, и болтать как ни в чем не бывало. И я бы никогда не спросила, что случилось. Мы бы продолжили с того момента, на котором остановились.
Я понимаю, что нет никакого смысла говорить ей об этом.
— Так что, позвонить? Насчет Бренны и Грэдина?
Но и эта попытка безуспешна.
Представления Грэдина о реальности весьма размыты, а его сестра поразительно решительна и отважна. Мне будет не хватать их. Если бы они имели право голоса, то наверняка стали бы умолять не отсылать их. Несмотря на катастрофу, перевернувшую уклад Нортмира, здесь они чувствуют себя вольготно. Впрочем, им и бродяжничество было бы в радость по сравнению с жизнью в отчем доме. Мама успела мне рассказать их печальную историю.
Щетка в моей руке вновь замирает, потому что я осознаю, что забыла мамин голос.
— В конце концов их поселят в дешевой гостинице, рядом с домом родителей. Или отправят к другой опекунше. — Я разговариваю скорее с собой, чем с мамой.
Эти двое пережили немало, и новые потрясения вряд ли будут им на пользу. Нет, пускай живут в Нортмире, пока я смогу о них заботиться. В службе опеки не знают о том, что мама заболела, надо попросить Дэвида, чтобы он не распространялся об этом.
На моих губах появляется улыбка — невесомая, как седые мамины волосы.
— На прошлой неделе у меня было свидание с твоим врачом.
Я не сообщила ей эту новость в тот день, когда мы ездили в больницу, но теперь, после того как Дэвид пригласил меня на ужин к себе домой, я поделилась бы радостным известием даже с козами, выкажи они желание слушать.
Мама вдруг резко вдыхает воздух и приоткрывает рот.
— Ну же, говори, — подстегиваю я.
Она кашляет, и в глазах ее опять застывает безразличие. Мама смотрит куда-то через плечо. Тело ее обмякло, словно кашель забрал у нее все силы. Я опускаю голову. Как заставить ее говорить?
— Миссис Мэри Маршалл?
— Да, — отвечаю я за нее.
— Дата рождения?
— Двенадцатое февраля тысяча девятьсот сорок девятого года.
— Адрес?
— Ферма Нортмир, Бэк-лейн, Уизерли.
— Как зовут ее врача?
— Доктор Карлайл, — медленно отвечаю я, смакуя имя, — Дэвид.
Медсестра уводит маму. Ее провожают в комнату для переодевания, и я думаю о том, сумеет ли она когда-нибудь сама надеть больничный халат. Она оглядывается на меня за секунду до того, как медсестра задергивает занавеску. Мне следовало быть рядом, чтобы ей помочь.
— Джулия, до чего же я рад тебя видеть! — раздается сзади голос Дэвида.
Я оборачиваюсь, к щекам приливает краска. Я улыбаюсь, несмотря на тревогу за маму. Хоть бы ресницы накрасила.
— Что ты здесь делаешь? — Вопрос мой звучит так, словно я недовольна.
Приподнимаюсь на цыпочках, целую его в щеку. Я не собиралась этого делать, но на секунду мне становится легче. Да и ему, похоже, понравилось.
— Я же врач, Джулия. А это больница. — Он улыбается, и я изображаю беззаботность. — По понедельникам я принимаю больных.
— О! — Мой взгляд устремлен на занавеску в конце коридора, за которой находится мама.
— Я работаю с беременными несовершеннолетними. Эта тема меня особенно волнует.
— Вот как? — Я слушаю рассеянно. Маму вот-вот засунут в трубу, а она ненавидит замкнутые пространства. Я разрываюсь на части. Остаться с Дэвидом? Или побежать к маме?
— Все происходит конфиденциально. Мы консультируем девушек, помогаем принять решение, предлагаем убежище.
— Маму сейчас сканируют. — Я его почти не слушаю.
— Джулия. Сейчас ты ничего не можешь сделать. Остается только ждать. — Дэвид кладет мне руку на спину. — Все будет хорошо. Давай выпьем чего-нибудь горячего, посидим, поговорим. Я побуду с тобой, пока она не выйдет оттуда в целости и сохранности. Согласна?
Запах, исходящий от него, дурманит, и я покорно соглашаюсь. Дэвид уводит меня от кабинета МРТ и ведет в столовую для сотрудников. Там он покупает мне кофе.
— Скажи, что самое худшее? — спрашиваю я. — Какой результат, по-твоему, самый ужасный и безнадежный? Может, тогда, получив реальные результаты, я подумаю, что все не так уж плохо.
Дэвид спокоен, мой мрачный настрой, похоже, его не огорчает.
— Должен признаться, случай твоей матери — настоящая загадка. — Он смотрит в сторону. — Могу
