практически никто не вызывал рабочего в кабинет. Руководитель шел в цех, встречался с людьми, проводил беседы. Немало черпали рабочие из таких бесед. Но еще больше — сами руководители. Ведь ни из каких отчетов не узнаешь истинное положение на месте, не узнаешь настроение, душу рабочего.

Частыми гостями на заводе были работники обкома, горкома, райкома партии и горисполкома. Каждый их приход выливался в волнующие встречи. А рассказы о положении на фронте, о делах тружеников города и области, о мерах по оказанию помощи заводу воодушевляли всех нас, придавали силы, вселяли уверенность и оптимизм. Тем более, что слова местных руководителей не расходились с делами.

На заводе действовала система бригадной работы. За каждой бригадой закреплялась определенная номенклатура деталей и узлов. Подавляющее количество бригад были комсомольско-молодежными. Вот среди таких трудовых ячеек по инициативе комсорга ЦК ВЛКСМ Сергея Федоровича Ерошкина летом 1942 года и развернулось соревнование за право называться фронтовыми.

Первой это право завоевала комсомольско-молодежная бригада слесарей, которую возглавлял Александр Шандров. Потом фронтовыми стали бригады Виктора Кузина, Михаила Шуваева. Соревнование росло, набирало темп, в него включались все новые и новые коллективы. Конечно, у руководства завода, партийного, профсоюзного и комсомольского комитетов это движение находило самую широкую поддержку. Приходилось принимать меры и организационного характера, чтобы укрепить тот или иной коллектив. Имеется в виду назначение бригадиров, перевод людей с того или иного участка. Мы охотно шли на такие меры, ведь они служили интересам дела.

Чуть позже звание фронтовой завоевала бригада токарей Алексея Безрукова. Этот коллектив мне запомнился своей малочисленностью — всего четыре человека. Но люди так упорно повышали свою квалификацию, совершенствовали технологию производству, так ударно трудились, что вскоре смогли высвободить одного человека на другие работы. И втроем справлялись с производством закрепленной номенклатуры деталей.

К концу 1942 года таких бригад было уже 83.

Однажды я узнал, что задерживается сборка зенитных пушек из-за отсутствия прицелов. Разобрались в этом, и выяснилось, что завод не получил дефицитный металл определенной марки, который шел на изготовление подшипников для прицелов. Как раз эту работу выполняла бригада Безрукова. И этот металл был получен только к 20-му числу. Получилось, что за десять дней бригада должна выполнить месячное задание. Часа в три ночи я подошел к Безрукову, объяснил ситуацию.

— Сделаем, — сказал Алексей. — Можете на нас положиться.

Я понимал стремление бригадира, но не до конца верил в то, что токари сдержат свое слово: просто физически трудно выдержать такое напряжение. Но через некоторое время мне доложили: Безруков и его товарищи практически не выключают станки. Делают перерыв на 2–3 часа в сутки. Спят прямо в цехе. Я распорядился подавать обеды прямо к станкам. А сам каждую ночь заходил на участок, где трудилась бригада. Побеседуешь с ребятами, подбодришь и видишь, как подтягиваются они, как светлеют их лица.

Наступил последний день месяца. Я навестил своих подопечных. Алексей Безруков вытачивал последние детали. Закончив работу, он тихо опустился на пол. Присел и я.

— В чем дело? — спрашиваю.

Безруков молча показал свои опухшие ноги. Я тут же подозвал начальника цеха И. В. Баркова, попросил вызвать врача и предоставить Безрукову отдых. По моему указанию питание Алексея было усилено.

Вот так работали комсомольско-молодежные бригады. Их трудовым героизмом не перестаю восхищаться до сих пор.

Кстати, делами бригады Алексея Федоровича Безрукова я интересовался и в дальнейшем. В 1944 году его коллектив завоевал переходящее Красное знамя. В перерыве торжественного собрания, где чествовали победителей, я отыскал Алексея и порекомендовал ему учиться в открывшемся механическом техникуме.

— Я бы с радостью, — ответил он, смутившись. — Да работаем мы по двенадцать часов. Какая там учеба!

— Не унывай, — подбодрил я паренька. — Выход можно найти.

Алексей сам нашел выход: свою норму стал выполнять за восемь часов, а после работы спешил в техникум.

И еще одна немаловажная деталь. Бригада Безрукова (все ее члены, как правило, выполняли сменное задание на 200 процентов) выпускала продукцию только высокого качества. Детали, изготовленные этой бригадой, шли на сборку зенитных пушек с собственным клеймом. Такой чести в то время удостаивались немногие.

В то время с особой остротой встала проблема обеспечения всех тружеников завода удовлетворительным питанием. Каждому рабочему выдавались талоны на ежедневное посещение столовой и получение 700 граммов хлеба. Если это был житель пригорода, да еще имел какое-то, пусть небольшое подсобное хозяйство, ему удавалось сводить концы с концами. А если эвакуированный, да еще с семьей?! Представляете, в каком он оказывался положении. При такой напряженной работе здоровье многих рабочих стало резко ухудшаться.

Завод имел небольшой совхоз. И мы нажимали на него, выкачивали все, что могли, но не добивались, тем более зимой увеличения его продуктивности. Вместе с И. А. Ломакиным обратились за помощью к местным партийным органам. Вопрос рассматривался на бюро обкома партии. Решено было просить правительство выделить централизованные фонды на продовольствие. Вскоре в Москву ушла телеграмма за подписями первого секретаря обкома партии и моей. Совет Народных Комиссаров СССР удовлетворил нашу просьбу. Нам были выделены единовременные фонды, которые мы использовали на дополнительное питание.

Дополнительное питание — это хлеб, пирог, сливочное масло. Выдавалось оно в определенном количестве тем, кто перевыполнял норму (о больных я не говорю, они у нас были на особом учете).

И руководство завода, и местные партийные и советские органы хорошо понимали, что единовременные фонды не решат полностью продовольственную проблему. Надо было искать выход. И он был найден. Решением бюро обкома и облисполкома заводу был передан один из самых крупных местных совхозов.

В совхозе, правда, не хватало людей и техники. Состояние крупного рогатого скота было неудовлетворительным… Масса других недостатков. Но в ту пору мы не обращали на них внимание. Главное — завод получил такую поддержку. А остальное — мелочи. Верили, что подымем, поставим на ноги хозяйство, значительно улучшим питание рабочих.

Прошли месяцы. На заводе появилась новая столовая. Значительно расширился ассортимент продуктов, повысилась их калорийность. Дети фронтовиков были обеспечены бесплатным питанием.

Занимались мы и жилищным строительством. Если в 1941 году строители завода ввели в строй 24 засыпных барака и жилой дом на 44 квартиры, то в 1942 эти показатели были выше — 48 бараков, жилой дом и кирпичное общежитие.

Заканчивался ноябрь. Итоги его не были неожиданными для нас. План, как и рассчитывали, оказался выполненным лишь на 50 процентов. В этой цифре зафиксирована реальность. Но не надо быть очевидцем, чтобы понять: она не может отражать полную картину состояния производства, тот потенциал, который создан в коллективе. Его следовало привести в действие. И цифра, я был уверен, вскоре окажется совершенно другой.

Но где те рычаги, на которые следовало нажимать, где то звено, ухватившись за которое, можно вытянуть всю цепь? На заводе немало сделано для расширения производства, мобилизации рабочих на выполнение поставленных задач, создания хотя бы минимальных условий для высокопроизводительного труда. Стало быть, дело в организации производства.

Я внимательно посмотрел выполнение плана по месяцам и декадам каждого цеха и участка. Дело тормозили металлургические цеха. Решили оказать им помощь. Газоснабжение здесь было налажено нормально. А вот сталеплавильные печи часто выходили из строя. Пришлось организовать цех по ремонту печей. В результате значительно сократились простои.

Большую роль в ритмичной работе завода играл прессовый цех с отделением легких кузнечных