жидкостью из пистолетов, ругались, но не особенно огорчались и даже не слишком страдали от боли. Они сразу достали платки, пропитанные обеззараживающим раствором, и принялись протирать себе лица.

Несколько человек вообще не побежали к кораблю – они остались в стороне, засняли на пленку короткую схватку возле трапа и теперь бойко трещали в микрофоны. Было интересно.

Бугго и Малька разместили в соседних номерах. Малек, подавленный окружающей роскошью, в первый же час своего водворения в отеле заснул в ванне и едва не утонул. Его спасла горничная, очень высокая тонкая девушка с черной длинной шерстью по всему телу. Малек насмешил ее, и она, с дозволения начальства, оставалась у него в номере несколько дней: помогала ему принимать ароматические ванны, показывала по стерео интересные программы, валялась с ним на широченной постели, приносила разноцветные покрывала, чтобы «смешнее было спать», а под конец окончательно растопила сердце Охты, подарив ему целый ящик странных деталей, которые забыл в прошлом году один постоялец (ящик этот находился в подсобке и не был выброшен только потому, что о нем все забыли).

Охта ликовал и от благодарности, пока горничная-благодетельница спала, заплел все волосы на ее теле в тысячи крохотных косичек, причем иные в толщину достигали не более шести волосин.

Бугго старательно готовилась к пресс-конференции, которая была назначена на первую половину следующего дня. Через администрацию отеля она вызвала к себе модистку и потребовала, чтобы ей подобрали платье поярче. Модистка явилась, очень отчужденная и любезная, сняла с Бугго мерку и вечером доставила в ее номер шесть коробок.

Бугго выбрала наряд, который привел бы Антиквара в ужас: сотни тонких золотых полос, плотно оплетающих нагое тело, создавая своего рода сетку, а поверх, на двух золотых обручах, – каскад из темно-фиолетовых лент. При малейшем движении ленты приходили в беспокойство, взлетали и являли взору тело и сетку. К этому платью полагались туфли из золотой парчи.

– Прелестно! – заявила Бугго. – Мой консультант по имиджу примет яд, когда увидит меня в стереовизоре.

Модистка посмотрела на Бугго странно. Она не понимала, почему капитан Анео так радуется возможности причинить смертельный вред своему консультанту по имиджу. Однако девушка оказалась хорошо воспитанной и потому не стала возражать клиентке. Помогла ей снять платье, уложила в коробку.

– Мне явиться завтра, чтобы помочь вам одеться? – спросила она осторожно.

– Я была бы вам жутко благодарна, – сказала Бугго. – Тут столько всяких штучек наверчено и сеточек… Как бы не запутаться и не порвать. А это платье – оно мне напрокат или можно взять насовсем?

– Разумеется. Это – подарок от нашей фирмы, – сказала модистка с чувством. – Мы были бы признательны, если бы завтра во время пресс-конференции вы упомянули наше название. Мы боролись за право представить вам одежду с десятком конкурентов.

Бугго сказала:

– Ладно. Жду вас завтра, за два часа до выхода из отеля. Не знаю, сколько времени это будет по местному.

Девушка показала на оставшиеся коробки и добавила:

– Это тоже подарки.

– Тогда точно расскажу про вашу фирму, – обещала Бугго. – У меня такое чувство, будто завтра мой день рождения.

Модистка робко улыбнулась и вышла.

Мне кажется, тетя Бугго так и не простила моему отцу его упорное нежелание увидеть эту пресс- конференцию. Бугго добилась от одной стереокомпании разрешения скопировать для себя часть своего выступления и некоторое время (как она призналась мне) назойливо приставала к младшему брату – чтобы он восполнил упущенное. Но мой отец решительно отказывался.

– Не понимаю, Бугго, откуда у тебя склонность учинять скандалы. Но если уж тебя это так развлекает, то предавайся веселью без меня.

После возвращения тети я несколько раз видел часть той знаменитой пресс-конференции. Ее окончание Бугго показала мне только в тот день, когда рассказала и обо всем остальном.

Начиналось просто великолепно – папа много потерял, не посмотрев запись. Просторный зал официальных приемов правительства Эхео так и вскипал возбужденными людьми. Рослые колонны сыто лоснились выпирающими полированными боками из какого-то черного с синеватыми прожилками камня. Сверху свисали гирлянды каменных фруктов, обсиженных стеклянными бабочками. Огни тысяч крохотных светильников, вмонтированных в потолок, отражались на тонких крыльях неживых насекомых и сверкали. Внизу плебейскими пародиями на эти аристократические искры блистали вспышки записывающей техники. Все журналисты, словно сговорившись, страшно мешали друг другу: кричали, толкались и нарочно светили своими фонарями в объектив друг другу.

Стражи порядка сонно наблюдали за ними из-за колонн.

Наконец явились распорядители: несколько правительственных чинов, люди из страховой компании, юридические консультанты – и с ними Бугго. Она едва могла идти, перетянутая тугими золотыми шнурами и погруженная в море извивающихся лент, на гигантских золотых каблуках, в стеклянном головном уборе, похожем на шапочку с опущенными «ушами». Вспышки превратили Бугго в сверкающий шар, имеющий смутное сходство с женщиной.

Стражи порядка сразу проступили между колонн и в считанные секунды водворили в зале полное спокойствие. От столов президиума отделилась красивая спокойная девушка, почти совсем раздетая. В руках у нее были жетоны с номерами. Она раздала эти номера корреспондентам. Те, кому не досталось номеров, смотрели на счастливчиков с ненавистью. Один попытался отобрать жетон, но получил по запястью сперва от удачливого конкурента, а потом – по голове от охранника, после чего замолчал и, сильно моргая, начал наводить на Бугго огромный объектив.

Началось с доклада Бугго. Она рассказала о том, что, будучи еще девочкой, вместе с отцом провожала «Императрицу Эхео» в ее последний рейс.

– Встреча с героическим экипажем этого легендарного корабля повлияла на мое решение связать свою жизнь с космосом, – заключила Бугго, с наслаждением видя, как переглядываются и перешептываются