Было одно удовольствие смотреть, как они работали за прилавком. При этом старики консервативно продолжали производить подсчеты, плавно двигая косточки туда-сюда на допотопных счетах, тогда как их дети и внуки не расставались с плэйерами и стремительно считали на карманных калькуляторах.
Поразительно, но Марк умудрился упаковать их многочисленные цветочные приобретения в мягкие кожаные седельные сумки, приделанные по бокам мотоцикла, так, что там еще осталось достаточно места для пакета с продуктами, которые они набрали позже на таком же суматошном продовольственном рынке по пути к легендарному «У Викмена», где собирались позавтракать.
Старый ресторан типа кафетерия, располагавшийся в центре продовольственного рынка, был всегда забит до отказа. Он был полон постоянными местными посетителями. Продовольственные магнаты сидели бок о бок с простыми рабочими и водителями грузовиков за длинными языками покрытых пластиком столов. Здесь каждый занимался своим делом, которое чаще всего заключалось в маленьком стаканчике кофе, пирожном и одной из многочисленных газет, купленных перед входом.
Двигаясь вплотную друг к другу, заряженные какой-то особенной энергией, носящейся в воздухе, Сьюзен и Марк выбрали одну из кабинок, которые тянулись вдоль стены, заказав официантке порции горячих блюд на завтрак. Марк принес поднос с кофе и черничным пирогом, взятыми по дороге через зал кафетерия.
– Спасибо за все, Марк, – сказала Сьюзен, головная боль которой, наконец, прошла, и она испытывала чувство благодарности и покоя.
Даже в самых смелых мечтах она не могла вообразить того, что происходило с ней наяву и что наполняло ее ощущениями, которые она даже не в силах была осознать.
Он сидел по другую сторону стола, глядя, как она, пытаясь не торопиться, с жадностью поедает черничный пирог. Оба они ужасно проголодались за эту ночь.
– Кажется, единственное, что у вас с Пейдж общего, это аппетит, – заключил он, отламывая кусок пирога и задумчиво кладя его в рот, глядя при этом на нее.
Упоминание имени Пейдж произвело в голове Сьюзен что-то вроде короткого замыкания. Может быть, из-за недосыпаний. Может, были виноваты впечатления этих бурных суток. Может, виновато смутное ощущение, что Джеку на самом деле наплевать на нее, что он ее просто использовал в своих целях для того, чтобы провернуть свои скользкие, грязные делишки. Но так или иначе, она вдруг начала сомневаться в том, что правильно понимает происходящее.
Была ли Пейдж единственным, о чем мог думать Марк? Не в ней ли причина того, что он находится сейчас здесь со Сьюзен? Не за тем ли, чтобы излить душу? Неужели что-то иное существует лишь в ее воображении?
– А ты? Мне кажется, ты вполне можешь считать себя чем-то общим для нас, – стремительно атаковала она, желая сделать ему больно и вызвать хоть какую-то реакцию.
Сьюзен редко выходила из себя, но уж если это происходило, ее ничто не могло удержать. Механизм внутренней цензуры, который так жестко регламентировал ее во всем, что она думала или говорила, отказал.
Марк, казалось, был смущен этой вспышкой гнева. Он поднял свою чашечку с кофе и задумчиво пригубил, в растерянности затягивая время и не зная, как реагировать.
Она была слишком на взводе, чтобы позволить ему отвертеться, и сидела очень тихо, наблюдая за ним. Внутри ее всю трясло, ей хотелось бежать сломя голову из ресторана, подальше от скандала, который сама же и раздула.
– Я для вас что-то общее? – повторил он, чувствуя себя неловко.
– Не притворяйся удивленным. Пожалуйста. Я не идиотка. Ты прекрасно знаешь, черт побери, какие чувства я испытывала к тебе. Признай это. Надо быть последним дерьмом, чтобы прийти ко мне, а потом лезть вон из кожи, приударяя за моей подругой.
Марк откинулся на стенку оранжевой кабинки с виноватым видом, помолчал, колеблясь, и произнес:
– Я знаю. – Его голос звучал тихо и доверительно. – Мне очень жаль, – попытался он нащупать верный тон.
Он взял снова в руки чашечку, но затем поставил ее обратно на блюдце, так и не пригубив. Грохот посуды, уносимой помощниками официантов, казалось, усилился.
Что на самом деле означало «мне очень жаль»? Он испытывал к ней жалость? Он все еще любит Пейдж и сожалеет об этом? Не может заставить себя испытывать к Сьюзен те чувства, которых на самом деле не испытывает?
Не дождавшись ее ответа, он продолжил:
– Я никогда не делал ничего подобного в своей жизни – пришел к тебе, а затем ушел с Пейдж таким образом. Но у тебя и Тори были свидания, а она оставалась одна. Я понимаю, что это не извиняет, но тем не менее. Потом Пейдж сказала мне, зачем вы переехали сюда, и я посчитал, что в таком случае между вами нет никакой разницы. Все приобретает совершенно другой смысл. Хотя, может быть, это я так себя оправдывал. Не знаю, что на меня нашло. Я ничего не мог с собой поделать.
Сьюзен знала точно, что на него нашло. Это было не только половое влечение. Это была Пейдж, умеющая убеждать, хотевшая Марка и использовавшая ситуацию, как она умела использовать все.
– Какая разница? Вы все переехали сюда, чтобы познакомиться и выйти замуж за богатых мужчин, – горько подытожил Марк. – И я уверен, что так оно и будет. Пейдж уже нашла своего принца. Принц Тори – Беннеттон – превратился в лягушку, но я уверен, что она без особых хлопот составит себе другую, не менее великолепную партию. И у тебя есть твой…
– Мой?.. – Сьюзен прервала Марка, повторив сквозившую в его голосе обиду. – У меня есть мой?.. Кто же мой принц? – спросила она уже более сдержанно, прекрасно зная, что он имел в виду Джека Уэллса, подозревая, что их связывают какие-то личные отношения из-за долгих часов, которые она проводила с Джеком по служебным делам.
Его колкость, по-видимому, имела более глубокую подоплеку, учитывая то, что он сегодня узнал.
Официантка поставила перед ними яичницу, сдвинув чашки и тарелки, чтобы освободить место. Они напряженно молчали, ожидая, пока она уйдет.
– Богатый, но не слишком этичный клиент… – мрачно продолжил Марк, когда они снова остались вдвоем.
– У меня нет принца, который превратился бы в лягушку, – разозлившись, огрызнулась Сьюзен.
– Нет?
– Нет. И я не верю в волшебные сказки, – добавила она, жестко глядя через стол. – В любом случае, что ты о себе вообразил? Ты думаешь, что ты лучше всех этих парней, потому что у тебя нет денег? И что отсутствие богатства дает тебе неоспоримые преимущества нищего принца?
Марк проглотил пару кусков яичницы с таким видом, как будто совершенно не чувствовал вкуса того что ест. Прямота Сьюзен уложила его на обе лопатки, и он ответил отрывисто, с тем же раздражением:
– Ну и зачем же ты тогда переехала сюда вместе с ними?
– По той же самой причине, по которой они переехали сюда. Потому что мы все застряли, каждая в своей колее. Потому что нам было необходимо переменить жизнь. А совсем не за тем, за чем ты думаешь. Кем ты, черт побери, себя считаешь, чтобы судить нас? На самом деле ты ничего не знаешь обо мне. Или о Тори. И Пейдж настолько дьявольски сложна, что ты, возможно, даже ничего толком в ней не понял, кроме, разве что, того, как удовлетворить ее в постели.
В порыве гнева Сьюзен встала, залезая в свою сумочку, чтобы достать деньги, бросить их на стол и как можно скорее выбраться отсюда. Она не обязана сидеть здесь и оправдываться перед ним.
– Это уже удар ниже пояса, – ответил Марк, тоже вставая.
– Я не могла удержаться. Ты это заслужил, – злобно огрызнулась она.
– Что ты делаешь? Сядь, – попытался он остановить ее.
– Оставь меня, Марк. Я устала и ухожу. Кажется, с меня достаточно.
– Ты что, собираешься в это время поймать такси?
– Пропусти меня.
Она уже жалела, что ввязалась в этот разговор. Пейдж может забирать его, если ей так хочется. Неужели она все это сказала? Она выставила себя полной идиоткой.
