кем разговаривать, даже с Пейдж. Не хотела никому ничего объяснять.

Когда никто так и не появился, Тори облегченно вздохнула, посмотрела на бутылку арманьяка, содержимое которой стабильно уменьшалось. Мечтая выпить, страстно желая напиться до забвения, она шагнула к бару, налила рюмку и подняла ее, приветствуя свое отражение в зеркале.

Какой отрезвляющий вид! Косметика размазана вокруг красных от слез глаз, грязные полосы на щеках. Отталкивающий вид молодой женщины в печали, молодой женщины, которая все портит, когда дело касается мужчин.

Тори подняла рюмку повыше, следуя линии своего подбородка.

– За новую жизнь, ради которой я сюда переехала. За то, чтобы все старое осталось позади, и за движение вперед. За то, чтобы не свернуть с пути истинного, – искренне провозгласила она.

Когда она поднесла рюмку к губам, ощущая соленый вкус от пролитых слез, ей на глаза попалась фотография Дастина Брента, которой она не замечала прежде.

Забыв свой тост, она подняла рюмку, салютуя Дастину Бренту, привлеченная его улыбкой, такой искренней и успокаивающей, что трудно было не улыбнуться ему в ответ.

Действительно, она должна была выпить за его здоровье, благодаря за новую жизнь, за возможности и перспективы, которые откроются перед ней, если, конечно, у нее хватит силы воли набраться опыта. Сейчас, глядя на него, она чувствовала в себе силы попытаться это сделать.

– За силу воли, – сказала она, наклоняя рюмку в сторону фотографии и думая о его мужестве, которое двигало им и поддерживало при создании на голом месте многомиллионной компании.

А потом она подумала о твердости и решимости, которые нужны были, чтобы продать эту компанию.

Возможно, поэтому он казался таким здоровым, жизнерадостным, честным, прямым и непоколебимо уверенным в самом себе настолько, насколько ни Тревис, ни Ричард никогда не смогут. Она думала об открытке, полученной от него после возвращения в Лос-Анджелес, в которой он поздравлял ее с помолвкой, и в которой говорилось, что если она передумает, то он сядет на самолет в Штаты, чтобы претендовать на место, положенное ему по праву. Если бы он только держал глаза открытыми, да встретил ее на свадьбе Кит и Джорджа! Тон записки был явно шутливым, но, учитывая иронию, она думала о нем, находящемся совершенно на другом конце мира, откуда, по его словам, он теперь будет следить за ней.

У нее возникло такое ощущение, как будто Дастин наблюдает за ней издали, как мудрый и заботливый старый друг, удерживающий ее от того, чтобы взять трубку телефона и позвонить Тревису или Ричарду. Тори не возражала, чтобы Дастин Брент наблюдал за тем, как она глупо напивается, глоток за глотком поглощая арманьяк и постепенно становясь пьяной, не достигая, однако, эффекта полного онемения. Но она не могла допустить, чтобы он наблюдал, как она топчет свою гордость, позволяет делать из себя идиотку.

Присутствие Дастина, ставшее таким же реальным, как перед этим присутствие матери, в соединении с арманьяком в конце концов усыпили Тори прямо здесь, около бара. Она уткнулась носом в изгиб локтя – лучшую из подушек, удивляясь, что ее кожа все еще хранит свежий запах мыла, оставшийся после утреннего душа. Как раз перед тем, как выключиться, она подумала о Пейдж и о том, как она на все это отреагирует. О Пейдж, которая игриво наслаждалась наверху лучшим из двух миров.

Сидя в угловой кабине ресторана недалеко от фабрики, Джек Уэллс, прижав телефонную трубку к уху, высокомерно разговаривал с кем-то на другом конце провода. Он наморщил лоб, а его прикрытые веками глаза казались еще угрюмее, чем обычно. Маленький, накрытый белой скатертью столик перед ним был завален бумагами, документами и вырезками из газет о забастовке, разбросанными вокруг недоеденной порции зажаренного на открытом огне палтуса с рисом без масла. Сьюзен подумала, что это напоминает рабочий стол в его кабинете.

Как обычно, это был рабочий завтрак. Так же, как и обеды с Джеком Уэллсом всегда были рабочими обедами. Насколько Сьюзен могла видеть, ее клиент мало чем еще занимался, кроме работы.

Конечно, он мог бы то же самое сказать и о ней. Они были идеальной парой. Одна работа и никакой игры. За исключением того, что в качестве именно пары они никогда еще не попадали за пределы работы.

Это очень странные взаимоотношения. Джек Уэллс оказался очень странным мужчиной.

Сьюзен была не уверена в своих чувствах к нему, находя его привлекательным, но суровым. С ним трудно общаться, особенно длительное время. Даже если бы они начали расслабляться и стали бы развлекаться, он все равно напрягся бы и реагировал невпопад, так, что она никогда бы точно не знала, что происходит в их отношениях.

Переговоры с забастовщиками обострились до такой степени, что все они работали круглые сутки, и Сьюзен теперь была занята только делом Джека, из кожи вон вылезая, чтобы выработать соглашение между своим упрямым клиентом и такими же непреклонными рабочими в ситуации, которая стала тупиковой. На каждом заседании их аргументы крутились по одному и тому же порочному кругу, лидеры профсоюза были готовы уступить, а рядовые члены отказывались идти на компромисс.

– Черт побери, – сказал Джек, отключая телефон.

– Что случилось? – спросила Сьюзен, макая жареную картошку в кетчуп и отправляя ее в рот.

Ее клиент изнемогал.

– Какой-то шутник заснял утренний инцидент на видео и показал сюжет полиции и по телевидению, что приведет к появлению еще большего количества прекрасных копий, – заметил он, хлопнув тыльной стороной ладони по кипе газетных вырезок. – «Мерседес» протащил свою задницу через линию пикета, унося на своем полированном капоте тимстерский транспарант забастовщиков. Когда он остановился, один из пикетчиков вскочил на подножку и двинул кулаком по стеклу кабины водителя, в результате чего получил травму, а стекло пошло трещинами. Водитель «мерседеса» не пострадал. Однако теперь он будет знать: забастовщики – плохие и злые. Я так устал от всего этого публичного вздора. Почему бы всем просто не вернуться на работу и не заняться своим делом?

Сьюзен улыбнулась из-за своего стакана «пепси», край стакана стукнулся об оправу ее очков, когда она допила его.

– Эй, Кендел Браун, ты представляешь меня, адвокат, а не их. Так что прячь ухмылку и держи свои симпатии на той стороне, которая тебе платит.

– Она именно там, – настаивала Сьюзен, хотя, на самом деле, это было не так. – Я плохо тебя представляю? – пошутила она.

– Ты представляешь меня идеально. Но я вижу тебя насквозь, и мне не очень нравится то, что я читаю в твоих мыслях. – Джек нахмурился и набросился с вилкой на рыбу. – Эй, а то иди и снова представляй рабочих. Ты знаешь, как это бывает: представляешь администрацию – ешь бифштекс, представляешь рабочих – ешь расфасованные сэндвичи и все такое.

Сьюзен снова улыбнулась, а он позволил себе короткий смешок, рассеянно проведя пальцем по шраму на лице.

– Я знаю, ты любишь такое, – сказал он.

Доедая картошку, она дернула плечами в знак согласия. Затем, чтобы продемонстрировать свой профессиональный уровень, зная, что Джек придает этому большое значение, она переменила тему и стала рассказывать ему о стратегии, которая пришла ей в голову утром, по дороге на фабрику.

Он прервал ее на полуслове, глядя на часы и начиная собирать свои бумаги.

– Нам лучше отправиться обратно.

– Мне кажется, ты не очень-то заинтересовался моей стратегией, – заключила Сьюзен, промокая рот льняной салфеткой и кидая ее на стол.

– На самом деле я заинтересовался, – сказал он, направляясь к выходу и снова глядя на часы, – но нам будет удобнее обсудить ее в моем кабинете. Тебе понравился завтрак?

– Прекрасно…

– Послушай, а что ты делаешь вечером? Что ты думаешь насчет того, чтобы провести вечер вместе, – для разнообразия без работы? – спросил Джек, поразив ее тем, что обнял свободной рукой за талию. – Все