По лицу Амальрика он видел, что тому слова его кажутся бредом. Он и сам не был до конца уверен, что язык вполне слушается его и произносит именно те слова, что велит разум. Возможно, нет. Но это и впрямь не имело значения. В последние несколько дней он впервые осознал, с мучительной ясностью и непреложностью, что должно произойти вскоре, проникся неибежностью этого и смирился. Лишь удовлетворение мести оставалось ему – и сейчас он взял себе это право. Пусть они знают! Пусть помнят, что даже из преисподней он видит, что сотворили они с его королевством, столь тщательно собранным по кусочкам, лелеемым, оберегаемым ото всех бед…

Видит – и приветствует их зло! Ибо рано или поздно колесо судьбы пройдет полный круг.

И зло обернется благом.

Возможно, Амальрик также понял это, хотя бы отчасти, ибо лицо его озарилось вдруг каким-то новым светом, а в глазах, когда он поднял их на короля, мелькнула жалость, – и тут же, впрочем, исчезла, ибо он был слишком умен, чтобы так оскорбить гордого правителя.

– Позвольте мне удалиться, Ваше Величество, – произнес он негромко, совершенно спокойным тоном, холодно и отстраненно, точно все это время они беседовали лишь о погоде да о последних дворцовых сплетнях. – Слишком много было сказано. Вам нужен отдых… И, боюсь, мне он нужен еще больше.

Вилер улыбнулся. Он был рад, что не ошибся в этом человеке, с душой, как кофийский клинок. Он был рад, что избрал именно его.

– Да, ступайте, барон. – Однако, заметив, что тот собирается встать, жестом остановил его. – Постойте. Я подумал, что, сделав вас, в какой-то мере, своим преемником, не могу отпустить без символа вашего наследия. И мне будет приятно, чтобы вы получили его сейчас.

Амальрик вопросительно поднял на него глаза. Король же, склонившись неожиданно к по-прежнему лежащему рядом волкодаву, что-то прошептал тому на ухо, и, когда огромное животное поднялось с места, невозмутимо бросил посланнику, и тот заметил, что от недавней слабости правителя, по крайней мере внешне, не осталось и следа:

– Забирайте его, барон. Он будет служить вам верой и правдой, как служил мне самому. – Он потрепал пса по холке, украшенной стальным шипастым ошейником, и тот покорно шагнул к немедийцу. – Забирайте. Лучшего хозяина для него я не могу и представить. Теперь он ваш.

Несколько мгновений барон Торский переводил взгляд с короля на собаку, словно пытаясь оценить, что за странный смысл крылся в столь неожиданном даре.

– Я же говорил, что не люблю животных, – заметил он, без особой, однако, убежденности, уже протягивая руку к ошейнику пса, и король отозвался с улыбкой:

– Разумеется. Зверь тоже мало кого любит. Я же сказал, вы вполне подойдете друг другу.

Немедиец молча поклонился в ответ.

Он не спеша поднялся. Шагнул к занавесу, отделявшему укромный покой, где они беседовали, от остальной библиотеки. Огромный волкодав прошел вперед и на пороге остановился, поджидая нового хозяина. Тот в последний раз обернулся к королю.

– Ваше Величество… Я понимаю, насколько нелепы и пусты сейчас покажутся любые слова, однако…

Но король прервал его нетерпеливым жестом:

– Нет, ступай, Амальрик Торский. Да хранит тебя Митра на избранном пути. – Он улыбнулся, неожиданно весело, точно приглашая того посмеяться над удачной шуткой. – И запомни мой последний совет на прощание… Никогда – ни ради каких богатств – не принимай короны, какие бы страсти и побуждения не двигали тобой. Ибо она иссушит мозг и выпьет твою душу!

Непроницаемый взгляд обсидиановых глаз в последний раз задержался на лице короля.

– Я постараюсь быть вам хорошим врагом, Ваше Величество.

И, шагнув за порог, Амальрик Торский опустил занавес и вышел прочь, свистнув за собой огромного серого пса.

Аой.

Вскоре колдунья сообщила Орасту, что час его наконец настал.

– Твое бывшее пристанище разгромлено, – равнодушно проговорила Марна, не поясняя, откуда об этом знает и нимало не заботясь о том, какое впечатление произведут ее слова на Ораста. Словно тот и не жил столько дней в доме барона, не ел вместе с ним за одним столом…

– Род Тиберия выкорчеван, словно пни с гнилыми комлями! Замок сровнен с землей, и только псы воют на пепелище, да вороны взвивают клювами золу…

– Когда это случилось? – глухим голосом спросил юноша.

– Вскоре после твоего ухода.

Ораст обхватил голову руками, сдерживая рыдания.

Релата… Его Релата!

Теперь он даже издали, украдкой не сможет любоваться ее грациозной фигурой, точеным профилем и медвяными косами. Она не досталась ему, но и проклятый шамарец тоже ее не получил. От этой мысли стало немного легче на душе. Он вспомнил тот злополучный день, когда последний раз перешагнул порог амилийского замка.

После того, как Ораст своими руками отдал отшельнице заветный том, он явственно ощутил – пути назад нет. Возвращаться было бы безрассудством. Конечно, его несостоявшаяся возлюбленная обещала молчать, но что такое эти девичьи клятвы? Цена им – дырявый медяк. Кто знает, не выплакала ли она нанесенную обиду отцу и братьям и не ждут ли его, несчастного, суровые стражники с мечами и копьями, чтобы заковать в кандалы и передать под суд жрецов?

Разумом он понимал это, но страсть, бушевавшая в его теле, толкала туда, где оставалась гордая прелестница. Хоть бы мельком увидеть ее напоследок, пред тем неведомым, что ждет впереди.

– Разреши мне вернуться в замок, госпожа, – просил он ведьму.

Та отрицательно покачала головой:

– Нет! Эта дорога закрыта для тебя!

– Я мигом обернусь. – Желание разгоралось все сильней и делало его изобретательным во лжи. – Там остались кое-какие вещи. Книги, которые дарил мне месьор Амальрик. Гребень покойной матери, жреческая ряса… Для других эти вещицы ничего не стоят, но мне они дороги!

– Ряса? – Марна обернулась. – Ты сказал ряса, мы не ослышались?

– Нет.

Ораст не сумел сдержать удивления. Зачем колдунье понадобилось его жреческое облачение. Уж не для того ли, чтобы глумиться над платьем, пачкать его кровью черного петуха и человеческими нечистотами. Говорят, так поступают все чернокнижники.

– Вы не ослышались, госпожа! Моя старая накидка из монастыря. Когда в Магдебархе господин барон спас меня от костра, мне вернули все то, что прежде отняли.

– Хорошо, – неожиданно согласилась ведьма. – Можешь забрать свои пожитки. Но поторопись. Возьми – и сразу возвращайся. В том доме тебе незачем задерживаться. И не забудь свое облачение!

– А… – Ораст хотел спросить, зачем ей понадобился этот кусок ткани, расшитый золотыми знаками солнцеворота, однако, наткнувшись на слепой взгляд мертвой маски, испуганно осекся. – Хорошо, я сделаю все, как вы сказали, госпожа.

Ведьма удовлетворенно кивнула и, не прощаясь, развернулась, через мгновение растворившись в лесном тумане. Ораст, неотрывно смотревший ей вслед, ощутил, как защипало у него в глазах, и, даже зная, что то было лишь действие охранного колдовства, не смог преодолеть головокружение.

Вернувшись в замок, он поспешно собрался, – все пожитки его уместились в небольшом заплечном мешке, – и выскользнул из комнаты. Он не знал, почему Марна велела ему покинуть дом барона, однако не собирался ослушаться ее приказа. Мельком он вспомнил об Амальрике, – немедиец велел ему оставаться у Тиберия, пока он не пришлет за ним, – но сейчас это не имело значения. Пусть немедиец сам разбирается с колдуньей. Он, Ораст, сделает все, что она велит ему.

Он немного побродил по дому, надеясь встретить Релату. Но тщетно – девушки нигде не было. Не было