— Самый безошибочный, — торжественным тоном подтвердила леди Ульрика, опередив Вернона.

Харрисон собирался что-то добавить, но в разговор вмешался Грэтрикс.

— Слушайте, — произнес он голосом, в котором явственно различалось волнение, — кто там у озера? Одна из ваших служанок? Девушка в белом, у самых тисов?

— О чем это вы? — с некоторой поспешностью отозвалась миссис Харрисон. — Двенадцатый час, все горничные, надеюсь, давно в постели.

— Кто-то там все-таки бродит, — заявил Грэтрикс.

— Хм! Хм! Грэтрикс совершенно прав, дорогая, — сказал Харрисон. — Думаю… думаю, мы обязаны это расследовать, хотя бы из чувства долга.

— Возможно, это кто-нибудь из деревенских девушек, Чарльз, — предположила его супруга.

— Тогда нечего ей делать среди ночи в наших владениях. — С этими словами Харрисон решительно, как автомат, зашагал к перелазу в просевшей ограде, который вел на луг.

— Пойдемте все? — предложил Грэтрикс, но миссис Харрисон явно заколебалась.

— Не знаю. Не кажется ли вам… — начала она.

Грэтрикс, однако, не стал ждать ее соизволения и, сделав несколько шагов, тоже оказался на лугу. Вернон, леди Ульрика и миссис Грэтрикс, как бы повинуясь внезапному порыву, последовали за ним, и Эмма осталась на лужайке с единственным спутником — Робертом Феллом.

— Что ж, коли все дружно отправились, — проговорила она с истерическим смешком, — наверное, надобно и нам.

— Не знаю. Пожалуй. Думаете, нужно? — В голосе Фелла слышалось странное волнение.

Немного удивившись, миссис Харрисон оглянулась.

— Вы же не боитесь? — спросила она, невольно выдавая причину своих колебаний.

— Боюсь? — не понял ее Фелл. — Чего боюсь?

— Ну… привидений!

— Миссис Харрисон, неужели вам пришло в голову… — начал Фелл.

— Ничего подобного, — открестилась Эмма. Смятение спутника оказалось заразительным, но это, как ни странно, помогло ей набраться храбрости. Эмме уже не терпелось продемонстрировать, что ей все нипочем — и внезапно остывший воздух, и белые тени, блуждающие в неурочный час по берегу озера.

Вереница из пяти человек между тем растянулась по лугу, ясно различимая в молочном свете луны, затянутой тонкой облачной дымкой. Двигались они неторопливо: воспитанные люди всегда сдерживают шаг, когда опасаются потревожить влюбленную пару.

— Ну что, идете, мистер Фелл? — решительно спросила Эмма.

— Иду, — произнес он со вздохом, как будто его вынудили капитулировать.

Харрисона и Фелла отделяли от тисовых посадок какие-нибудь несколько ярдов, и тут призрачно- белый нечеткий столбик света, проворно мелькавший в тени крон, выступил вперед и, помедлив, как нерешительный ныряльщик, переместился на залитое луной пространство. Исчерпав, казалось, запас храбрости, женщина на мгновение приросла к месту. Неподвижно, в напряженной позе она стояла на границе сумрака, глаза ее смотрели в землю, скрещенные руки теребили концы тюлевого шарфа, которым были обернуты ее голова и плечи.

Замершая на фоне сумрачных тисов, отчего все оттенки лица и платья уступили место молочной белизне, она походила не на человеческое существо, а на условный, идеализированный образ девственницы, словно некий художник немногими штрихами воспроизвел в воске свое уже ускользавшее из памяти видение.

Застыв на месте, Харрисон схватил Фелла за рукав.

— Кто это? — спросил он. Глупо было, разумеется, задавать такой вопрос человеку, чужому в Лонг-Ортоне, но Харрисон, ошеломленный своим открытием, обратился к первому, кто подвернулся.

— Понятия не имею! — отозвался Фелл. Им внезапно овладели разочарование и печаль. В девушке, кем бы она ни была, не прослеживалось никакого сходства с Филлис, и прежняя буря чувств — тревога, недовольство, благородные порывы — вдруг улеглась, оставив Фелла безразличным и опустошенным.

— Кто это? — повторил Грэтрикс, шедший за ними в двух шагах. Таким тоном обращаются потихоньку к соседу во время церковной службы. Эхо собственного вопроса как будто вызвало у Харрисона досаду. Презрительно передернув плечами, он обернулся и неуместно резким тоном сказал жене: — Эмма, к нам с визитом неизвестная дама.

На что миссис Харрисон, нервно хихикнув, шепотом задала в третий раз самый насущный, но явно не сулящий толкового ответа вопрос:

— Кто это?

Харрисон надеялся, наверно, что его резкий голос и решительный скептицизм спугнули уже фантом, являвшийся (как успел убедить себя хозяин дома) не более чем плодом возбужденного воображения. Но когда он опять повернулся лицом к тисовой роще, бледная тень оказалась на месте и в той же позе; более того, очертания ее сделались определенней и вся она обрела вещественность и человекоподобие.

— Вот те на, кто-то там все-таки есть, — пробормотал Харрисон.

— Ну да, конечно есть. — Для Фелла существенно было одно: этот «кто-то» — не та, кого он готовился здесь встретить.

— Ах так! Ну-ну! — негромко воскликнул Харрисон тоном человека, изготовившегося к поединку. Сделав шаг-другой, он склонился в чуть гротескном приветствии. — Хм! Хм! Не имею чести знать… то есть позвольте спросить, кто почтил нас столь… столь неожиданным визитом?

Вслед за вопросом в воздухе сгустилась холодная, напряженная тишина — наверное, оттого, что все затаили дыхание и ждали.

Женщина шевельнулась. Так медленно, что движения ее выглядели вымученными, она размотала концы тюлевого шарфа, скрывавшего голову и плечи, и руки ее бессильно опустились. Открыла рот, но ничего не выговорила; едва заметно дернула головой, что обозначало, вероятно, новую попытку ответить на вопрос, и осторожно отступила назад, в тень тисов.

— Но послушайте, как это… — начал Харрисон.

Тут он осекся, так как женщина подняла руку, самым явным образом указывая на леди Ульрику. Ее кисть и предплечье, попавшие при этом в полосу лунного света, показались отлитыми из молочного стекла.

Харрисон, стоявший спиной к гостям, не понял этого жеста и обернулся, чтобы узнать, на кого или на что указывает незнакомка, однако отклик леди Ульрики был исполнен благородного достоинства. Минуя Харрисона, она пошла к самой опушке и тоном, делавшим честь ее воспитанию, спросила:

— Милая, в чем дело? Вам нужна помощь?

И тут (Харрисон, несомненно, испытал при этом огромное облегчение) незнакомка отозвалась. В ее голосе послышалась легкая хрипотца — как в затихающем щебете сонных птиц; речь как будто давалась ей с трудом.

— Сейчас, — проговорила она довольно невнятно и добавила что-то вроде: — Больше силы.

Леди Ульрика была на редкость близорука. Большие, очень выпуклые карие глаза, как у нее, притом лишенные выражения, иной раз указывают на болезнь сердца. Отвечая, она пыталась нащупать у себя на груди свой вечный лорнет с ручкой — позднее его обнаружили на кофейном столике под кедром.

— Мы, знаете ли, не могли понять, — произнесла она внушительным контральто, — привидение вы или нет, и вот пришли удостовериться. Но теперь, когда мы видим вас и слышим ваш голос, мы будем рады чем-нибудь помочь, если это требуется, или — если вам так угодно — удалимся.

— Побудьте со мной, — проговорила незнакомка на этот раз отчетливей и более низким голосом. — Пока я не наберу побольше силы.