что кому-то надо ловить в Останкине мышей и исполнять другие обязанности котов, а на руках у него есть заявление Шполянова, и оно подлинное и искреннее. Я стоял сконфуженный. Шполянов - серьезный человек, но вдруг он для смены впечатлений и разнообразия жизни захотел побыть и наемным котом? Я опять позвонил ему, но Шполянова не было дома, спрашивать же его жену о вечерних планах мужа я не решился.

'Не втянули ли в дело дядю Валю?' - задумался я. Был момент, когда мне казалось: Валентин Федорович лишь делает вид, что он вулкан погасший и умиротворенный. И еще мне казалось, что дядя Валя готовит себя в боевики-одиночки, а сам скрытничает. Теперь приходили мысли: а не пересидел ли дядя Валя в своем скрытничестве, не замерзла ли его душа? Но ведь и ложными могли быть мои предположения о скрытничестве дяди Вали. В сухие дни я дважды заглядывал из любопытства на Лебединую площадку. Самого дядю Валю в те дни я там не обнаружил. А приятельниц дяди Вали мне показывали, кое-что я и услышал о них. Но я не считал их присутствие вблизи Валентина Федоровича способным отвлечь его от генеральных устремлений. Это были женщины достойные. Труженицы. И, пожалуй, самостоятельные. В них чувствовался житейский напор. Одевались они без шика, но опрятно. Они вообще были опрятные. Такие дядю Валю не могли погубить. А скрасить его жизнь, наверное, могли. И вряд ли бы им удалось изменить устремления и натуру Валентина Федоровича, вспомните, какие годы ковали эту натуру. Впрочем, что годы и эпохи по сравнению с какой-нибудь дамой!

И вот однажды возле Аргуновской я увидел дядю Валю со знакомой мне (правда, издалека) женщиной. Валентин Федорович нес лыжи, и женщина несла лыжи. Оба они были в куртках 'аляска', возможно, гонконгского пошива, и вязаных шапочках динамовских цветов. Шли от десятикилометровой оздоровительной останкинской лыжни. Спутница дяди Вали была румяная, сытная, улыбалась чему-то. Дядя Валя же и теперь казался унылым и сломленным.

- Здравствуйте, дядя Валя, - сказал я. И поклонился спутнице Валентина Федоровича.

- Здравствуй, - не слишком обрадовался мне дядя Валя, потом сказал как бы вынужденно: - Знакомьтесь... Это Анна Трофимовна... Нюша... А это... - И он представил меня.

- Пончики горячие были хороши после лыж. И кофе, - сказала Анна Трофимовна.

- Какие еще пончики!.. - поморщился дядя Валя.

Тут я заметил, что на щеке Анны Трофимовны осталась сахарная пудра от пончиков.

- Ерунда это все... Все эти пампушки с трюфелями...

Я бы обрадовался, если бы Валентин Федорович вспомнил тут же, какие трюфели он кушал в компании хотя бы с Сережкой Эйзенштейном и посрамил пончики Останкинского парка, но дядя Валя будто забыл о своей дружбе с Эйзенштейном и уж тем более с маршалом Жуковым.

- Автобус-то ваш, дядя Валя, ездит?

- Ездит. Что ему сделается? Но я, может, и уйду с базы...

- И куда?

- Зовут в пункт проката на Цандера... Мне и от дома близко, и... - Дядя Валя взглянул на Анну Трофимовну и замолчал.

- Там разве нужен водитель? - удивился я.

- Я не водителем, - сказал дядя Валя.

- Но кем?

- Кем зовут... Если дам согласие. И можно совмещать...

- Здесь большие перспективы, - уверила Анна Трофимовна.

- Я еще не дал согласие! - нервно вскрикнул дядя Валя.

- Что ты, Валентин, что ты! - принялась успокаивать его Анна Трофимовна. Но, похоже, она его укоряла.

На мгновение мне представилось, что лыжи Анны Трофимовны качнулись и готовы опуститься на голову Валентина Федоровича, но мало ли что может померещиться на Аргуновской улице.

- Собака-то ваша жива?

- Жива. Толстая, сытая собака, - сказала Анна Трофимовна. - Мы ее хорошо кормим. Ничего не жалеем. Для нее, собаки...

Дядя Валя не сразу, но подтвердил кивком уверения Анны Трофимовны.

- А не приставят ли вас в прокате к ротану Мардарию?

- Зачем?

- Ну, чтобы водить его по Останкину для оказания услуг.

- При чем тут Мардарий? - сказал дядя Валя, не глядя мне в лицо. Никаких Мардариев! Я не знаю никаких Мардариев!

- Вы волнуете Валентина Федоровича, - расстроенно сказала мне Анна Трофимовна. - А ему нужен покой после лыж...

- Извините, - смутился я. - Действительно...

- Тебе-то еще не предлагали дела в пункте проката? - спросил вдруг дядя Валя. - Ты у них тоже в списке.

- И что же я должен делать по этому списку?

- Не знаю... может, писать сочинения.

- Какие сочинения?

- Ну, для детей сочинения... Которые на дом. Или для студентов... Форма услуг.

- Чрезвычайно польщен. А по другим предметам им от меня ничего не надо?

- Для других предметов пригласят других.

- Валентин Федорович! - строго сказала Анна Трофимовна.

- Я ничего не говорил. Я ничего не знаю, - будто опомнился дядя Валя. Ты от меня ничего не слышал.

- Я слышал, - сказал я. - А вы еще и не дали согласия.

- Валентин Федорович даст согласие, - пообещала Анна Трофимовна. - Но необходимо обговорить условия. Чтобы потом не жалеть об автобазе. Водители автобуса на дорогах не валяются.

Теперь Анна Трофимовна гордилась Валентином Федоровичем.

- Дядя Валя, утверждают, что вы хотите бункер завести?

- Кто? - встревожился дядя Валя. - Какой бункер? Никаких бункеров! Пошли, пошли! Все! Покой и отдых! Пошли!

И лыжники отправились в сторону улицы Кондратюка.

Стало быть, и меня решили приставить к делу! И какая же будет установлена плата, гадал я, за сочинения, скажем, для восьмиклассников и какая для балбесов выпускников? Сколько потянет образ Печорина и сколько Беликова, добавка выйдет Беликову за футляр и насмешки гимназистов или скидка? Я было хотел заглянуть к Шубникову, но раздумал: если им надо, сами отыщут, кстати, может, у них возникнет и конкурс на исполнителей, а мои способности вызовут и не самые лестные оценки. Что было волноваться заранее... Впрочем, относительно своего устройства в пункт проката я и не намерен был волноваться.

'Но, может быть, - подумал я, - вовсе не лишним окажется пункт проката для москвичей? Вдруг Шубников и Бурлакин остепенились, вдруг их порывы благородны и честны, а мы записали их в разбойники, подозреваем неизвестно в чем. Ведь если дать человеку с головой, выдумкой и энергией волю, он сообразит и устроит такое, что десять министерств не одолеют. И отчего же не нужны Останкину наемные коты?'

Но тут же я и охладил себя. Подумал: а не подбирается ли к нам Любовь Николаевна с другого бока, желая добиться от нас того, чего не смогла добиться в мае и летом? Не собирается ли она воздать нам за непослушание: не следуете моим советам, так будьте лишь исполнителями школьных программ и наемными котами. Однако и эти мысли следовало оставить. В них были очевидные упрощения. И не знал я, как относится Любовь Николаевна к делам на улице Цандера.

При встрече с Михаилом Никифоровичем я между прочим спросил, призывали ли его Шубников и Бурлакин. Выяснилось, что призывали. К чему и с какой целью, Михаил Никифорович мне не сказал. Михаил Никифорович был задумчив, курил. Я узнал от него, что послезавтра Любовь Николаевна покинет его квартиру.

- Куда же она съедет? - спросил я.

- В общежитие на Кашенкин луг, - сказал Михаил Никифорович.