— Ты слишком небрежен.
— Просто я никак не пойму, как это ты ухитряешься всегда одерживать надо мной верх? — Эрагон был тоже не слишком доволен собой.
— А это потому, — отвечала Арья, делая выпад и стремясь поразить его в правое плечо, так что он был вынужден отпрыгнуть назад и прикрыться щитом, — что у меня более ста лет практики. Странно было бы, если бы я не владела мечом лучше тебя, согласен? Кстати, ты можешь гордиться уже тем, что время от времени все-таки наносишь мне уколы. Мало кто на это способен.
Брисингр просвистел в воздухе, и Эрагон нанес Арье рубящий удар в прикрытое доспехом бедро. Раздался громкий лязг металла о металл, и Арья, с помощью щита отразив удар, ответила весьма хитроумным приемом, угодив острием своего меча в правую руку Эрагона. По всей руке — от плеча до затылка — сразу пробежали леденящие искры боли.
Поморщившись, Эрагон чуть отступил, собираясь с мыслями. Особую сложность в поединке с эльфами представляла свойственная им невероятная скорость движений и сила удара. Они совершали такие прыжки, почти пролетая над землей, на какие не был способен ни один человек. А потому, если Эрагон действительно хотел на время обезопасить себя от выпадов Арьи, то всегда был вынужден отойти от нее шагов на сорок.
Но на этот раз отойти достаточно далеко от нее он не успел: двумя летучими прыжками она нагнала его. Волосы развевались у нее за спиной, как крылья. Эрагон развернулся, когда она была еще в воздухе, и попытался первым нанести удар, но она так ловко отклонилась, что его меч прошел буквально в волоске от нее, так ее и не задев. Затем Арья каким-то незаметным движением поддела краешком своего щита щит Эрагона и попросту отбросила его в сторону. И когда ее противник остался незащищенным, с невероятной скоростью нанесла новый удар. На этот раз ей удалось приставить острие меча ему под подбородок.
Широко расставленные глаза Арьи некоторое время находились совсем близко от лица Эрагона, и в этих глазах было столько дикой жестокости и решимости, что это его смутило, и он не сразу понял, как следует понимать ее внезапную ярость. Впрочем, это дало ему некоторую передышку, когда по лицу Арьи промелькнула неясная тень, и она, опустив меч, отошла от него.
Эрагон потер горло и с упреком сказал.
— Раз уж ты сама так прекрасно владеешь мечом, то почему меня этому не научишь?
Изумрудные глаза Арьи сердито вспыхнули.
— Я как раз изо всех сил пытаюсь это сделать! Но дело не в твоей ловкости, — и она похлопала мечом по правому плечу Эрагона, — а вот в чем. — Она постучала рукоятью меча по его шлему, который звонко загудел. — Я уже просто не знаю, как тебя еще учить. По-моему, только показывая тебе твои же ошибки снова и снова, пока ты не перестанешь их совершать. — И она снова звонко постучала по его шлему. — И я буду это делать, даже если мне придется до смерти тебя измучить.
То, что Арья с таким постоянством одерживает над ним победу за победой, чрезвычайно уязвляло гордость Эрагона. Настолько уязвляло, что он боялся в этом признаться даже Сапфире. К тому же именно это заставляло его сомневаться в том, что он когда-либо сможет победить и Гальбаторикса с Муртагом — особенно если ему не повезет и он будет вынужден сойтись со столь сильными противниками без Сапфиры и не применяя магии.
Отступая от Арьи, Эрагон споткнулся о пень и совсем разозлился.
— Ну? — сказал он сквозь стиснутые зубы. — Продолжай в том же духе, — и немного присел, готовясь к очередной атаке.
Арья посмотрела на него, прищурилась с неожиданной злобой и пожала плечами:
— Вот и отлично.
И они снова бросились друг на друга, испуская воинственные кличи и наполняя все вокруг лязгом мечей. Они сходились и расходились без конца; оба взмокли и покрылись слоем пыли, а у Эрагона к тому же хватало весьма болезненных синяков и царапин. Но они продолжали сражаться с угрюмыми, решительными лицами, и никто из них не просил — и не предлагал — прекратить этот жестокий, мучительный поединок.
Сапфира наблюдала за ними, удобно устроившись на краю поля, где зеленела густая весенняя трава. По большей части свои соображения она держала при себе, чтобы не отвлекать Эрагона. Но время от времени она все-таки делала краткие замечания относительно его техники или техники Арьи, и Эрагон каждый раз находил эти замечания весьма ценными. Он, правда, подозревал, что Сапфира не раз са мовольно вмешивалась в ход боя, спасая его от особенно опасных, как ей казалось, ударов. Порой он отчетливо ощущал, что его руки и ноги действуют гораздо быстрее и ловчее, чем следовало, а иногда и опережая его собственные намерения. Когда это происходило, в голове он чувствовал слабое покалывание, и это означало, что Сапфира завладела какой-то частью его сознания и управляет ею.
Наконец он не выдержал и попросил Сапфиру прекратить это:
«Я должен научиться сам противостоять натиску Арьи. Ты же не можешь помогать мне всегда. Мало ли что может случиться».
«Я могу попытаться».
«Я знаю. Я и сам готов всегда тебе помогать. Но пойми, Сапфира: на эту гору я должен взобраться сам!»
Уголки ее губ чуть изогнулись:
«А зачем взбираться самому, если туда можно взлететь? Ты никогда никуда не доберешься до вершины на этих своих коротеньких подпорках, которые вы именуете ногами».
«Доберусь, и ты прекрасно это понимаешь. И потом, летать я могу только с твоей помощью, на твоих крыльях. Зачем мне нечестно завоеванная победа, если она принесет лишь мгновенный и весьма дешевый восторг?»
«Победа — это победа, а мертвый противник — это мертвый противник, как бы ты этого ни хотел».
«Сапфира…» — грозно предупредил он ее.
«Хорошо, маленький брат, я больше не буду».
И, к большому облегчению Эрагона, Сапфира и впрямь его послушалась и перестала ему помогать, позволив решать все задачи самостоятельно, но продолжала зорко следить за каждым его движением.
Рядом с Сапфирой у края поля собрались и эльфы, которым было поручено охранять ее и Эрагона. Заметив их, Эрагон нахмурился: ему было чрезвычайно неприятно, что еще кто-то видит его бесконечные ошибки и поражения. Впрочем, эльфы все равно не согласились бы уйти. Да и кое-что полезное в их присутствии было: прочие любопытствующие старались держаться подальше от поля, где в яростной схватке сходятся Всадник и эльфийка. И не то чтобы Блёдхгарм, этот эльф в волчьей шкуре, делал что-то особенное, чтобы обескуражить тех, кто хотел бы поглазеть на поединок. Обычных зевак достаточно сильно смущало уже само его присутствие.
Чем дольше Эрагон упражнялся в искусстве владения мечом, тем сильней становилось его отчаяние. Он, правда, ухитрился победить в двух поединках. Но, во-первых, с огромным трудом, отчаянно сражаясь, а во-вторых, благодаря скорее удаче, чем умению. На такие увертки он вряд ли решился бы во время настоящего поединка, разве что совершенно плюнув на собственную безопасность. За исключением этих двух, как он считал,
Вскоре гнев и отчаяние Эрагона достигли точки кипения, и ему изменило всякое чувство меры. И однажды, вспомнив те, не совсем достойные способы, которые два раза обеспечили ему победу, он поднял правую руку с мечом и приготовился
И в ту же секунду в его ушах раздался чей-то могучий голос, и это, безусловно, была не Арья, не Сапфира и не кто-то из эльфов. Этот голос явно принадлежал дракону, причем мужского пола. Эрагон попытался прервать эту связь, спешно устанавливая мысленный барьер, ибо полагал, что это голос Торна. Однако громовой голос не умолкал. Он достигал, казалось, самых потаенных уголков его сознания и был подобен грохоту горного обвала. И только тут Эрагон догадался, что с ним говорит Глаэдр.
«Довольно», — сказал золотистый дракон, и Эрагон замер, сделал крошечный шажок вперед,