сидящий на земле и делающий камень из мокрой земли. Я не уверен, правда, как должна звучать сама эта загадка, но что-то в та­ком роде. — И Эрагон на языке гномов произнес примерно следующее:

Рифма, конечно, хромает, — признал Эрагон, — но не мог же я в один миг придумать рифмованную загадку. Мне ка­жется, такая загадка для многих людей стала бы настоя­щей головоломкой.

— Хм… — с недоверием буркнул Орик. — Но только не для гномов! Даже наши дети легко смогли бы ее разгадать.

«И драконы тоже», — сказала Сапфира.

— Да, наверно, ты прав, — согласился Эрагон и принял­ся расспрашивать Орика о том, что происходило в Тронжхайме после того, как они с Сапфирой во второй раз от­правились к эльфам в лес Дю Вельденварден. У Эрагона давно уже не было возможности по душам побеседовать с Ориком, и ему очень хотелось узнать, как жилось его дру­гу после того, как тот стал королем.

Орик, похоже, был совсем не прочь подобной беседы и стал увлеченно разъяснять Эрагону тонкости политики гномов. И чем больше он говорил, тем больше светлело его лицо, тем оживленнее становился он сам. Орик, наверное, целый час рассказывал Эрагону о том, на какие хитрости и маневры ему пришлось пойти, прежде чем кланы гномов собрали свою армию и двинулись на помощь варденам. Эти кланы всегда враждовали между собой, о чем Эрагону было прекрасно известно, и он понимал, как трудно было Орику, даже будучи королем, добиться их подчинения.

— Это все равно что пасти слишком большую стаю гу­сей, — сказал гном. — Они всегда норовят пойти туда, куда хочется им самим, создают невыносимый шум и готовы ущипнуть тебя за руку, как только им представится такая возможность.

Пока Орик рассказывал, Эрагон думал о том, как ему спросить о Вермунде. И еще о том, что сталось с этим во­ждем клана Слезы Ангуин, который замышлял убить его. Эрагон часто думал об этом, ибо всегда предпочитал знать, кто его враг и где он в данный момент находится, особенно такой опасный враг, как Вермунд.

— Он вернулся к себе домой, в деревню Фелдараст, — сказал Орик. — Там он, судя по имеющимся у меня сведе­ниям, и живет. Пьянствует и злится из-за того, что все сложилось не так, как ему хотелось бы. Только теперь ни­кто его не слушает. Кнурлан клана Аз Свелдн рак Ангуин горды и упрямы. И почти наверняка большая их часть осталась бы верна Вермунду вне зависимости от того, что делают или говорят представители других кланов. Однако, попытавшись убить гостя, Вермунд нанес всем кнурлан непростительное оскорбление. Кстати, далеко не все в этом клане так сильно ненавидели тебя, как Вер­ мунд. И вряд ли они согласились бы оказаться отрезан­ными от общения с другими кланами, желая всего лишь защитить честь своего гримстборитха. Впрочем, теперь он и свою честь потерял. Я слышал, что многие из кла­на Вермунда избегают своего вождя, хотя их самих тоже почти все избегают.

— И что же, по-твоему, теперь будет с Вермундом?

— Либо он примет неизбежное и будет вынужден спу­ститься со своего пьедестала, либо в один прекрасный день кто-нибудь добавит ему в пищу яду или воткнет ему между лопаток кинжал. Так или иначе, для тебя он больше угрозы не представляет. Да и вождем клана Аз Свелдн рак Ангуин ему оставаться недолго.

Они продолжали беседовать, и Орик тем временем завершил первые несколько стадий подготовки своего Эротхкнурла и теперь готов был отнести шар к палатке и, поместив его на кусок ткани, оставить там на просушку. Встав и поднимая с земли ведро и палку, он сказал Эрагону:

— Я очень благодарен тебе за то, что ты меня выслу­шал. И тебе тоже, Сапфира. Как это ни странно, но вы единственные, если не считать Хведру, с кем я могу гово­рить совершенно свободно. Все остальные… — Он только пожал плечами. — Эх! Да ладно.

Эрагон тоже поднялся.

— Ты — наш друг, Орик. Король ты или нет, мы с Сапфирой всегда рады поговорить с тобой. И ты прекрасно знаешь, что мы не болтливы, так что тебе не нужно бес­покоиться, расскажем ли мы кому-то еще о нашей беседе.

— Да, Эрагон, я это знаю. — И Орик вдруг подмигнул ему. — И знаю, что ты, участвуя, можно сказать, в пере­устройстве нашего мира, все же сумел избежать паутины интриг, которую вокруг тебя сплели.

— Меня интриги не интересуют. И потом, в данный мо­мент есть дела поважнее, чем какие-то интриги и сплетни.

— Это хорошо, что ты так думаешь. Всадник всегда должен стоять как бы в стороне от мирской суеты, иначе в нужный момент он не сможет принять правильного ре­шения. Я вот раньше даже злился на то, как независимо держатся Всадники, но теперь многое понял и оценил их независимость. Хотя, возможно, всего лишь по весьма эго­истическим причинам.

— Но я вовсе не стараюсь стоять в стороне от обычной жизни, — возразил Эрагон. — Я же дал клятву верности и вам, и Насуаде.

Орик кивнул.

— Это верно. Но и варденам ты принадлежишь не полностью, не являешься их неотъемлемой частью. Как и часть клана Ингеитум, кстати сказать. Но, какова бы ни была причина этого, я бесконечно рад, что мы с тобой дру­зья и я могу полностью доверять тебе!

Улыбка скользнула по губам Эрагона:

— И я этому рад. Я тоже полностью тебе доверяю.

— В конце концов, мы ведь с тобой названые братья. А братья должны поддерживать друг друга, оберегать друг друга от врагов и предателей.

«Именно так», — подумал Эрагон, но вслух этого не сказал.

— Да, мы с тобой названые братья! — подтвердил он и хлопнул Орика по плечу.

В тот же день к вечеру, когда стало ясно, что Империя вряд ли решится атаковать варденов из Драс- Леоны, а в запасе еще было нескольких светлых часов, Эрагон и Сапфира отправились на площадку для фехтования, устроенную рядом с лагерем.

Там Эрагон встретился с Арьей — они теперь упражня­лись каждый день — и стал расспрашивать ее о событиях минувшего дня. Но она отвечала кратко, хотя почти весь день провела на совещании с Насуадой и королем Оррином. Затем они вытащили мечи и заняли позиции друг на­против друга, договорившись, что для разнообразия на этот раз воспользуются щитами, чтобы сделать свой по­единок максимально приближенным к условиям настоя­щего боя.

Они кружили по травянистой площадке короткими скользящими шагами, точно танцоры, нащупывая ступ­нями шероховатости почвы, не опуская глаз и не сводя их друг с друга.

Это была самая любимая для Эрагона часть поединка. Он чувствовал нечто глубоко интимное в этой возмож­ности посмотреть Арье прямо в глаза, не отводя взора и чувствуя, что и она смотрит на него столь же присталь­но и внимательно. Пожалуй, это даже немного отвлекало Эрагона, и все же он наслаждался ощущением единства, возникавшего между ними в такие мгновения.

Арья нанесла удар первой, и уже через мгновение Эрагон понял, что согнут под каким-то неестественным углом, а клинок эльфийки был прижат к его шее сбо­ку и довольно болезненно вдавливается в кожу. Эрагон замер, Арья убрала меч и, позволив ему выпрямиться, не­довольно заметила: