кизила и штокрозы. На полянке стояли накрытые столы с самыми разнообразными угощениями. Множество эльфов в роскошных нарядах приветствовали Эрагона негромкими возгласами и певучим смехом, в которые время от времени врывались песни и музыка.
Арья заняла свое место во главе праздничного стола, и белый ворон Благден опустился на резной шест рядом с нею, каркая и декламируя отрывки из каких-то древних поэм. Эрагон сидел рядом с Арьей, и они ели, пили и веселились до глубокой ночи.
Когда праздник начал понемногу стихать, Эрагон, улучив несколько минут, побежал через темный лес к дереву Меноа. Вели его, скорее, обоняние и слух, чем зрение.
Звезды уже высыпали на небе, когда он вынырнул из-под изогнутых тяжелых ветвей гигантских сосен и остановился, переводя дыхание и собираясь с мыслями, прежде чем пробраться сквозь паутину сплетенных корней Меноа.
Он остановился у подножия огромного ствола, приложил руку к морщинистой, изъеденной временем коре и соединил свои мысли с медленно движущимися мыслями той, что некогда была живой эльфийкой.
«Линнёа… Линнёа… Проснись! — сказал он. — Мне нужно поговорить с тобою! — Он подождал, но дерево никак ему не ответило. Это было все равно что пытаться мысленно говорить с морем, или с воздушным океаном, или с самой землей. — Линнёа, я должен поговорить с тобой!»
В мозгу его словно ветер вздохнул, и он ощутил некую мысль, слабую и далекую, которая словно говорила: «Что тебе нужно, Всадник?..»
«Линнёа, когда я был здесь в последний раз, я сказал, что отдал бы тебе все, что ты захочешь в обмен на светлую сталь под твоими корнями. Я вскоре покину Алагейзию, так что я пришел, чтобы выполнить свое обещание, пока я еще здесь. Чего бы ты хотела от меня, Линнёа?»
Дерево Меноа не отвечало, но ветви его слегка вздрогнули, и иглы посыпались на корни, расползшиеся по всей поляне. Эрагон вдруг понял, что дерево… смеется! Во всяком случае от него исходило ощущение веселья.
«Ступай», — еле слышно прошептал тот голос в его мозгу, и дерево Меноа прервало с ним мысленную связь.
Он постоял еще несколько минут, окликая Линнёа по имени, но дерево отказывалось отвечать. В конце концов Эрагон так и ушел с ощущением, что этот вопрос остался нерешенным, хотя дерево Меноа, похоже, было иного мнения.
Следующие три дня Эрагон занимался исключительно чтением книг и свитков. Многие из них попали сюда из библиотеки Гальбаторикса. Ванир по просьбе Эрагона переслал их в Эллесмеру. Вечерами он ужинал вместе с Рораном, Катриной и Арьей, но все остальное время проводил в одиночестве, не общаясь даже с Сапфирой, потому что она оставалась с Фирненом на Утесах Тельнаира и ни к чему другому интереса не проявляла. По ночам рев драконов громким эхом разносился по всему лесу, отвлекая Эрагона от работы и заставляя улыбаться при каждом прикосновении к мыслям Сапфиры. Он скучал по ней, но знал, что у нее совсем мало времени, чтобы побыть с Фирненом, и ему не хотелось ее отвлекать, ведь она была так счастлива.
На четвертый день, когда Эрагон узнал все, что хотел, из просмотренных и прочитанных книг, он отправился к Арье и изложил ей и ее советникам свой план. Ему пришлось потратить большую часть дня на то, чтобы убедить их, что все это сделать просто необходимо.
Когда же ему наконец это удалось, они сделали перерыв, чтобы поесть. К вечеру они собрались на поляне вокруг дерева Меноа: он, Сапфира, Фирнен, Арья, тридцать эльфийских старейших и опытнейших заклинателей, Глаэдр и те Элдунари, которых Эрагон и Сапфира привезли с собой, а также двое Воспитателей — эльфийки Иду на и Нёйя, живое воплощение того союза, что некогда был заключен между драконами и Всадниками.
Идуна и Нёйя сняли с себя одежду и, в соответствии с древними ритуалами, Эрагон и остальные запели. Под их пение эльфийки начали танцевать. Они двигались так, что вытатуированные на их телах драконы превращались как бы в единое существо.
В кульминационный момент песни «созданный» ими дракон вдруг стал мерцать, потом приоткрыл пасть, расправил крылья и прыгнул вперед, скидывая с себя эльфийскую кожу и поднимаясь над поляной. Казалось, что лишь хвост его все еще касается переплетенных тел Идуны и Нёйи.
Эрагон обратился к этому светящемуся существу и, когда тот обратил на него внимание, объяснил ему свою идею и спросил, согласятся ли с его предложением драконы.
«Делай, как считаешь нужным, Убийца Королей, — сказал ему сверкающий призрак дракона. — Если это поможет установить мир во всей Алагейзии, мы возражать не станем».
Затем Эрагон прочитал отрывок из одной книги, написанной Всадниками, и мысленно произнес имя древнего языка. Все присутствующие эльфы и драконы отдали ему свою силу. Эта энергия прошла сквозь него, точно крутящийся бешеный вихрь. С ее помощью Эрагон произнес заклинание, которое оттачивал уже несколько дней.
Это было такое заклинание, какого никто не произносил уже многие сотни лет: чары, сходные с той старинной магией, что существует глубоко в жилах земли и костях гор. И с помощью этого заклинания Эрагон осмелился сделать то, что до этого делалось лишь однажды — он выковал новый договор между драконами и Всадниками. Он связал с драконами не только эльфов и людей, но также гномов и ургалов. Отныне любой из них тоже мог стать Всадником.
Пока он произносил последние слова этого могущественного заклятия и тем самым как бы скреплял его некой печатью, в воздухе и на земле явственно ощущался некий трепет. Эрагону казалось, будто все вокруг него — а, возможно, и во всем мире — пришло в движение, оставив свои привычные места. Это заклинание совершенно лишило сил и его, и Сапфиру, и других драконов. Когда он его завершил, то испытал невероятную радость и понял, что сделал нечто великое и это, возможно, самый большой подвиг в его жизни.
Арья настояла на том, чтобы был устроен еще один пир в честь этого события. И хоть Эрагон чувствовал себя чрезвычайно усталым, он все же от души веселился и был счастлив составить компанию Арье, Рорану, Катрине и маленькой Измире. Однако посреди пира вся эта еда, музыка, веселье вдруг показались ему чрезмерными, и он, извинившись, вышел из-за стола.
«Как ты себя чувствуешь? — спросила Сапфира, устроившаяся вместе с Фирненом в дальнем конце стола. — Ты здоров?»
Он улыбнулся ей:
«Мне просто нужно немного побыть в тишине. Я скоро вернусь».
И он, скользнув прочь, медленно пошел среди величавых сосен, всей грудью вдыхая холодный ночной воздух.
В сотне шагов от того места, где стояли праздничные столы, Эрагон увидел худого эльфа с приподнятыми плечами, который сидел, опершись спиной о массивный древесный корень и отвернувшись от пирующих. Эрагон свернул в сторону, чтобы не беспокоить эльфа, однако, случайно взглянув ему в лицо, узнал его.
Это был совсем и не эльф, это был бывший мясник Слоан.
От неожиданности Эрагон остановился с ним рядом. Он совсем позабыл, что Слоан — отец Катрины — находится в Эллесмере. Мгновение поколебавшись и споря с самим собой, он все же тихими шагами приблизился к нему.
Как и в последний раз, когда Эрагон его видел, Слоан носил тонкую черную повязку, скрывавшую его пустые глазницы. Из-под повязки текли слезы, лоб был нахмурен, а худые руки мучительно стиснуты.
Услышав шаги Эрагона, Слоан повернул в его сторону голову и спросил:
— Кто здесь? Это ты, Адарё? Я же говорил тебе, что помощь мне не нужна! — В голосе его звучали горечь, гнев боль и печаль, чего Эрагон никак не ожидал.
— Это я, Эрагон, — сказал он.
Слоан вздрогнул, словно до него дотронулись каленым железом, и замер.
— Ты! Что, явился полюбоваться на мое жалкое положение?
— Нет, конечно, — спокойно ответил Эрагон, оскорбленный подобным предположением. Он присел
