смогла бы куда лучше меня править Империей. И твоя спесь в итоге приведет к тому, что другие станут тебя ненавидеть и презирать. Но только не я. Я отлично тебя понимаю, ибо и сам я восстал против власти Всадников по тем же причинам, по каким и ты сражалась со мной; и я оказался совершенно прав, поступая так, и одержал над ними победу.
— Неужели месть не имела к этому никакого отношения?
Ей показалось, что он улыбнулся.
— Месть, возможно, действительно послужила отправной точкой, однако же ни ненависть, ни желание отомстить отнюдь не являлись определяющими мотивами моих действий. Я был обеспокоен тем, во что превратился орден, и не сомневался — как убежден в этом и сейчас, — что лишь с исчезновением Всадников мы сможем расцвести как раса.
На мгновение боль, которую постоянно испытывала Насуада, оказалась столь сильна, что лишила ее способности говорить, но уже через несколько секунд она все же сумела овладеть собой и прошептала:
— Если то, что ты говоришь, правда — у меня нет причин верить тебе, но если это действительно так, то ты и сам ничуть не лучше тех, кого погубил. Ты уничтожил прекрасные библиотеки, собранные членами ордена, и, по сути дела, украл собранные ими знания, но ни с кем из «твоей расы» так и не поделился ни каплей этой украденной мудрости.
Гальбаторикс придвинулся к ней чуть ближе, и она снова ощутила на виске и на ухе его дыхание.
— А это потому, — тихо сказал он, — что в куче столь тщательно охраняемых ими тайн и секретов мне удалось отыскать проблески величайшей истины, которая, возможно, даст ответ на один из самых сложных вопросов нашей истории.
Насуада почувствовала, что по спине у нее поползли мурашки:
— Что же это за вопрос?
Гальбаторикс, видимо, снова откинулся на спинку кресла. Краем глаза она увидела его руку, поправляющую край плаща.
— Это вопрос о том, как правителю с помощью внедренных им законов управлять теми своими подданными, которые владеют магией и постоянно ею пользуются. Когда я понял, что к чему, я отложил в сторону все остальные дела и полностью посвятил себя решению этого вопроса, ибо понимал, сколь важно найти на него ответ. Вот почему я держал при себе все тайны Всадников, занимаясь этими изысканиями. Ответ на этот вопрос должен быть найден и использован до того, как я обнародую хотя бы одно из сделанных ими открытий. Наш мир и без того достаточно беспокоен, и надо дать буре улечься, прежде чем она поднимется снова. Поиски столь необходимых мне сведений заняли у меня почти сто лет, и теперь, когда они у меня есть, я воспользуюсь ими для того, чтобы полностью переделать Алагейзию. Магия — это самая большая несправедливость нашего мира. Собственно, это не было бы так, если бы способностью к магии награждались только те, кто слаб — тогда это служило бы для них некой компенсацией за то, что удачу или обстоятельства у них отняли. Но в нашем мире этого, увы, не происходит. Именно сильные мира сего используют магию в своих интересах, и они же больше всех от этого выигрывают. Достаточно посмотреть на эльфов, чтобы убедиться, что это действительно так. И эта проблема касается не только отдельных личностей; она также искажает и разрушает отношения между расами и народами. Эльфам несколько проще, чем нам, поддерживать в своем обществе порядок, ибо почти каждый эльф является также и магом, а потому редко один из них оказывается во власти другого. В этом отношении им повезло. А вот нам — нет. Не повезло также и гномам, и даже этим проклятым ургалам. Мы смогли продолжать жить в Алагейзии только потому, что эльфы нам это разрешили. Если бы они захотели, то запросто смели бы всех нас с лица земли, как мощный паводок сносит муравейник. Но теперь им это уже не удастся; теперь я готов противостоять их могуществу.
— Всадники никогда не позволили бы эльфам ни уничтожать, ни прогонять другие народы!
— Может, и не позволили бы. Но во времена Всадников мы полностью зависели от
Гальбаторикс шевельнулся в своем кресле, и Насуада успела заметить острый блеск его глаз — словно фонари зажглись в глубине темной пещеры.
— Я сделаю так, что ни один маг не сможет навредить никому — ни человеку, ни гному, ни эльфу. Никто не сможет произнести ни одного заклятия, пока не получит на то особое разрешение, но разрешение это будут получать лишь самые добродетельные и полезные маги. Даже эльфы будут связаны этой силой и научатся тщательно соизмерять свои возможности и выбирать слова или же вообще больше не произнесут ни слова.
— И кто же будет давать подобные разрешения? — спросила Насуада. — Кто будет решать, что можно, а что нет? Ты?
— Кто-нибудь обязательно будет. Ведь именно я разгадал эту загадку, я понял, что сделать необходимо, я открыл новый способ управления обществом и применю этот способ! Тебе смешны подобные устремления? Тогда спроси себя, Насуада: разве я был плохим правителем? Будь честна. Каков я был по меркам моих предшественников? Разве я когда-либо переходил границы дозволенного?
— Ты был невероятно жесток!
— Это не одно и то же… Ты возглавляла варденов; ты знаешь, каковы тяготы такого труда. И конечно же, ты должна понимать, какую угрозу магия представляет для стабильности любого государства. Вот хотя бы один пример. Я немало времени потратил на создание таких чар, которые защитили бы деньги моего государства от подделки; да, я потратил на это гораздо больше времени, сил и средств, чем на любую другую из своих обязанностей! И все же время от времени попадается какой-то ловкий фальшивомонетчик, сумевший обойти все мои средства защиты, который мешками чеканит свинцовые монеты и обманом всучивает их вместо золотых и знати, и беднякам. Почему же еще я столь существенно ограничил ис пользование магии во всей Империи?
— Потому что это представляет для тебя угрозу.
— Heт! Вот тут ты совершенно заблуждаешься. Для
Насуада смотрела на разноцветные линии на потолке и пыталась не слушать Гальбаторикса. Многое