извещения.

— Извещения? — усмехнулся Маккей. — Вся корреспонденция из Дитмарша немедленно отправляется в мусорное ведро. Ты принимаешь все слишком близко к сердцу.

— Но почему? — Мне действительно было любопытно.

— Просто у тебя есть совесть.

Его слова звучали как грязная шутка. Я рассмеялась.

— Я хочу, чтобы они наконец показали те чертовы записи.

Я понимала, что моя надежда — глупость. Если бы пленки обнародовали, все поняли бы, что Маккей играл не менее важную роль в этой истории, а это могло ослабить внимание ко мне. Мои слова звучали как плаксивый протест. Будто я падала и пыталась утащить за собой кого-то еще.

Но Маккей не обиделся.

— Кали, какая же ты маленькая наивная девочка…

Я ждала, что он дальше скажет о моей неопытности и профессиональном несоответствии по половому признаку.

— С какой стати они будут предъявлять записи? Они ведь не обязаны это делать, — продолжал Маккей строгим менторским тоном, словно школьный учитель.

— Господи, Рей, откуда мне знать? Может, потому, что я работаю в Дитмарше, а жалоба Хэдли привлекла внимание газет?

— Газет? Да ими только задницу подтирать. Кому какое дело до женщины-надзирателя, которая побила зэка? Этот материал больше подходит для порносайта. Но пока они удерживают эти записи и пока ты переживаешь по этому поводу, они имеют власть над тобой. Никто ведь не знает, что там на самом деле? Может, ты трахаешь Хэдли искусственным членом в задницу. Воображение может нарисовать что угодно. И пока я вынужден признать: ты в их власти, Кали.

«К черту». — подумала я.

Маккей придал мне мужества убить одним выстрелом двух зайцев. Возможно, я и не решилась бы на этот шаг, но в тот момент я как раз собиралась в Дитмарш, переживая случившееся и теша себя мыслями об отмщении. Злость не улеглась, даже когда пришло время получасового перерыва между сменами. В административном корпусе было мало народу. Я заметила надзирателя за конторкой, другой находился у рабочего стола, стоящего под доской.

— Надо заполнить кое-какие бумажки. — объяснила я, подходя к шкафу с документами. — Пишу отчет о происшествии.

Никто даже не обратил на мои слова внимания.

Я нашла необходимые бланки и мельком взглянула на доску, где отмечали перемещения заключенных. Фентон находился в спортивном зале, за которым следил пожилой надзиратель по фамилии Скарден. Впервые я услышала о Скардене от Маккея и подумала, что могла бы поговорить с ним о грустной судьбе Маккея и о том, как нам его не хватает. Я пошла через главный зал мимо «Пузыря» и спустилась в туннель, чувствуя себя шпионом на ответственном задании.

Скарден сидел в углу на своем наблюдательном посту и даже не следил за схваткой вокруг мяча. Фентона нигде не было видно, и я подумала, что он в качалке. Но когда заглянула в тренажерный зал, обнаружила там лишь двух зэков, тягающих штангу. Их обнаженные потные торсы были покрыты татуировками, а на руках — перчатки без пальцев. Раздутые бицепсы, худые маленькие ножки, взлохмаченные волосы и повязки на головах вызывали такое ощущение, что на дворе снова были восьмидесятые.

Я вернулась к Скардену, стоящему возле своей клетки.

— Маккей передает тебе привет.

Судя по всему, мое заявление не произвело впечатления на Скардена.

— Как я тронут. Он не говорил, что задолжал мне сорок баксов?

— Нет.

— Наверное, бедняга совсем выжил из ума, если он у него, конечно, когда-нибудь был.

— Чего ты хочешь, он же перенес сердечный приступ. — Меня всегда поражала трогательная забота, которую проявляли друг к другу надзиратели старой закалки.

Я решила перейти к делу и притвориться, будто собираюсь отвести Фентона на свидание. Я даже не собиралась объясняться, поскольку никогда не утруждала себя подобными вещами.

— Где Фентон?

— У него заболел живот, — ответил Скарден. — Он тебе нужен?

— Да.

— Мендеро, кореш Фентона, с которым он ходит в качалку, — сказал, что ему стало совсем плохо. Он стонал и корчился. И его отправили в лазарет. Если не обнаружат рак или перитонит, то скорее всего всучат какую-нибудь пилюлю, и он вернется в камеру. Детишки на Хэллоуин и те не получают столько леденцов, сколько мы скармливаем этим выродкам.

Я прекрасно знала об этом, потому что сама раздавала им таблетки. Красные, синие и зеленые пилюли в маленьких картонных стаканчиках.

— Спасибо. — Я махнула рукой на прощание.

Уходя, я начала вдруг сомневаться, что у меня хватит мужества выполнить задуманное. Отказаться проще всего. Перенести на другой раз, когда вновь представится возможность. Но пока у меня все так легко получалось, что я невольно почувствовала себя неуязвимой. Боялась, что если сейчас откажусь от своего замысла, то это чувство уже не вернется ко мне. Я направилась в блок «Б».

Удача снова оказалась на моей стороне. На входе у наблюдательной будки никого не было, поэтому мне даже не пришлось объясняться. Я лишь позвонила, чтобы открыли клетку, и вошла внутрь.

По лестнице я поднялась на третий ярус. Решетчатые двери были закрыты, и почти все камеры пусты. Я считала камеры, пока не дошла до той, где содержался Фентон, заглянула внутрь и увидела, что он лежит на койке, закрыв лицо рукой. Даже не мечтала, что нам удастся поговорить в такой спокойной обстановке. Я заставила себя пройтись до конца яруса, словно делала обход, а затем вернулась. Когда вновь оказалась у камеры Фентона, он уже сидел на койке и улыбался. Казалось, он даже рад видеть меня. Упомянул про мою кошачью походку. Сказал, что от меня приятно пахнет. Я проигнорирована его сомнительные комплименты, но вела себя уже не так, как прежде. Я хотела, чтобы он поверил, будто мне нравятся его комплименты или по крайней мере я не возражаю против них.

— Говорят, у тебя были проблемы с животом, — начала я.

— Ничего особенного. Крепкий сон или неожиданный визит быстро вылечат эту хворь.

Я остановилась у решетки. Я могла бы открыть дверь, и никто, возможно, даже не заметил бы этого, но сдержалась. В какой-то мере я боялась оказаться в замкнутом пространстве наедине с Фентоном. Не хотела, чтобы дежурный надзиратель или кто-то из заключенных увидел, как я выхожу из камеры Фентона. Я живо представила, какие истории они тут же сочинят. Но Фентон понимал, что я не зайду. Прошло девять, десять, одиннадцать секунд молчания.

— Мне нужна помощь, — неожиданно произнесла я. Мне не удалось контролировать выражение лица. Мой рот искривился, и вся моя уверенность улетучилась в один миг. Я была уверена, что Фентон догадался, какая из меня никудышная актриса.

Внезапно, словно желая утешить меня, Фентон протянул через решетку руку и дотронулся до моей руки. Я не отдернула ее.

— В чем дело, детка? — спросил он.

Офицеров охраны нельзя называть детками, но и надзиратель не должен стоять перед камерой и трястись как осиновый лист.

— У меня большие неприятности с Шоном Хэдли. — Слова с трудом покидали мою сжатую глотку. Ложь давалась мне нелегко.

Фентон удивился. На его лице появилось выражение тревоги, а возможно, и желание воспользоваться случаем. Он выглядел сосредоточенным. Но не растерялся и тут же пустил в ход обаяние. Он прекрасно знал, как вести себя в подобных ситуациях.

— У Хэдли есть адвокат, — сказала я, будто Фентону об этом неизвестно. — Этот процесс может здорово навредить мне. Я не сделала ничего дурного, и все равно обстоятельства складываются не в мою