предложить Ярославу? Себя? Костюм? Костюм.

— Купила сыну костюм — широк. Только на вашего Женю!

— Да? — неопределенно отвечал Ярослав Иванович.

Еще лет пять назад он бросал на нее такие взгляды, а нынче чуть ли не от костюма сыну отказывается!.. Тамара знала, что у нее бывают ошибки в работе, но привычно винила во всем бывшего мужа: с тех пор как он ушел от нее к молоденькой медсестре, как-то трудно все время быть внимательной...

С запанибратством старшей сестры, издалека, крикнула Люба:

— Ярослав Иванович, к телефону!

Он вернулся в кабинет, хотя был уже у двери зала заседаний.

В трубке долго молчали, потом пошли гудки. В этот день все не нравилось — не понравились и гудки.

Люба задержала его:

— Моя сестра приехала. Ей к зубняку срочно.

— Хорошо. Где она?

Вошла женщина, похожая на Любу, но старше, и вместо зубов у нее оказалось нечто серо-зеленое; при ближайшем осмотре это все вывалилось, и он понял — прополис! Ярослав подумал о меде, и тут же у него в руках оказалась трехлитровая банка меда.

— Так, запомните: якобы у вас обострение язвы. Это дает право на внеочередное протезирование. — Он быстро написал нужную бумагу. — Да, Люба, официантка из-за травмы на ногах не стоит — уволим.

Оля Закуренко обрадуется, когда узнает, что освободилось место. У нее дочка с ожогами лежит третий месяц. При дочечке будет Оля! С мужем развелась, с пьяницей, а тут такая беда: у дочки бант загорелся...

Твердохлеб вошел и вручил Ярославу пакет:

— Отец вашего, этого... остеомиелита.... Коньяк. — И Твердохлеб поставил на стол бутылку, развернув, весь из себя бессребреник. Можно быть бессребреником, когда руки золотые, все ценят, так уж ценят, что в Ростов забирают! А работает на елизаровских аппаратах, сам ничего особого не выдумал, руки просто... Зачем Тамара не послала глухонемую на рентген — вечно шаманством занимается!

— Да, Гриша-Шиша опять лег к нам, — сказал Твердохлеб с улыбкой.

Хорошо, что предупредил. Гриша-Шиша выкидывает разные номера, нужно быть наготове. И сразу же в коридоре Ярослав столкнулся с ним. Гриша-Шиша сразу начал стихами:

Вот идет живорез,

Везде он нужен позарез.

“Обормот”, — подумал Ярослав, улыбнулся и пошел дальше.

Но сейчас нужней ты там,

Где выносят разный хлам.

Твоя милая коробка

Будет словно голожопка.

Ярослав остановился, потом обернулся: что это, о чем он?

— А костюмчик-то придется взять! — добавил Гриша прозой.

Ярославу показалось, что из шишки на Гришином лбу выстрелил прожектор горячих лучей — прямо в грудь попал. “Устал. Пора в отпуск. Вот выйдет первый зам, и уйду... Отдохнуть надо”.

...Когда Ярослав ехал на обед домой, Твердохлеб опять посадил ему женщину, кормящую мать. Где-то рассеянный, а тут... Что ему эта женщина? Восьмого марта Твердохлеб говорил поздравительную речь и перепутал ланиты и перси. По рассеянности — он конечно же знал разницу. Но хорошо, что не перепутал ланиты с лоном... Ярослав Иваныч покрутил радио и поймал вдруг Каунта Бейси.

— Каунт плэйс, — сказала кормящая мать.

— Для меня рок-н-ролл больше чем просто музыка, — почему-то признался Ярослав.

— Музыка — всегда больше чем музыка.

— Чайковский после рабочего дня — нет...

— Он не отключает, заставляет страдать...

Ярослав спросил, смотрела ли она “Мелодии и ритмы зарубежной эстрады”. Как, она вообще это не смотрит? Но ведь там можно увидеть и услышать все!

— Неужели все?

— Все-все, — отрезал Ярослав. Носится Твердохлеб с этой женщиной... Он сам, Твердохлеб, человек не тонкий, приходит в гости и не замечает японскую вазу с пейзажем: ее поворачиваешь — солнце всходит, становится все светлее, а потом повернул — и солнце заходит...

— Где вы работаете? — вежливо спросил Ярослав.

— Чтобы объяснить, где я работаю, нужно целую лекцию прочесть — по функциональной музыке. Это “Сенатор Уайтхед”?