может идти речь, если библиотека уже полгода как затоплена! Книги в подвале в таком состоянии, что их нет смысла сушить, проще выбросить. А все потому, что ректор не разрешал пробраться к спасению книг — ведь это можно было сделать только через сауну!

По залу прошел призрак сауны: стало жарко, парно, как в бане, но никто так и не решился крикнуть: мол, какая такая сауна, откуда взялась и почему никто слыхом не слыхивал?

А выступающая между тем села на свое место — рядом с Рогнедой. Ректор смотрел на Рогнеду. Она понимала, что он ее не замечает, а занят молниеносным сочинением речи-опровержения. Старый демагог был известен своим приемом нападения при любой защите: небось, традиционно ответит так: у нас однопартийная система, товарищи, партия меня наказала, партия и наградила — ей виднее, а кто является противником нашей однопартийной системы, тому не место в рядах работников университета. Все же прекрасно знали, что ректор является не столько поклонником однопартийной системы, сколько — однополой любви. Для этого ему сауна, конечно, понадобилась, как же без сауны…

Тут Рогнеду вызвали на сцену — получать благодарность (грамоту). Ректор, обычно отличавший ее, как и других явных красавиц университета — для маскировки (точно так же для маскировки он был женат — на директоре библиотеки), — смотрел сейчас очень подозрительно. Вручил почетную грамоту, пожал руку и вдруг тихо спросил:

— Вы почему там сели?

Рогнеда растерялась. Подозревает в сговоре с библиотекарями? Ничего себе, влипла! Она вдруг нашлась:

— Там не дует. У меня же остеохондроз!

— А-а, — сказал ректор.

Рогнеда села на свое место. Пронесло или не пронесло? Не хватало только стать врагом собственного ректора! Когда нужно докторскую заканчивать, неужели потратить силы на борьбу и защиту? Ни в коем случае... Одна надежда, что после 27 съезда все переменится, говорят, ректора снимут, поставят Полипова, а это совсем другое дело. И сколько можно терпеть, наконец! Вместо того, чтобы хоть оправдаться, этот ищет заговор, сообщников выступавшей, нападает…

Звонок в дверь прервал размышления Рогнеды, она вспомнила про шашлык: жир капал из мяса вовсю.

— Наверно, соседи пришли — мы на них жиром протекли, — сказала Люся, чтобы хоть что-то сказать — у нее настроение совсем упало от молчания Рогнеды.

III

Но это пришла Зина с мужем.

— Рогнеда, какое платье! Я в салоне для новобрачных видела такие, но туда не пускали без приглашений, — Зина вошла на кухню.

— А я лекцию прочла в бюро обрядовых услуг — о Чукчине.

— О ком?

— О Шукшине, — снисходительно разъяснила Рогнеда, входя в положение Зины, которая не была ни филологом, как Люся, ни доцентом, как Рогнеда. Зина, их одноклассница, всегда была врачом.

— Ну, Люсь, как? — спросила она подругу, приступая к резанию хлеба.

— А я и не догадалась помочь, — подумала вслух Люся. — Все как-то так… Пришел он к нам обратно, понимаешь.

— Как? — в ажиотаже спросила Зина, уже входя во вкус сочувствия (раньше в их троице обычно сочувствовали ей, потому что она первые десять лет работала участковым врачом и на скорой, до тех пор, пока один за другим не последовали два инсульта, после второго из которых муж Зины — юрист — ушел из своей конторы на завод, где теперь получает на конвейере до 300 рублей в месяц). — Он пришел сам? И что сказал? Как это было?

Люся начала неохотно выдавливать требуемые подробности: как муж вошел, снял вязаную шапочку “петушок”, поклонился театрально. “Это называется: “Наше вам с кисточкой”?” — сказала Люся. “Лучше с кисточкой, чем с кистенечком”, — ответив он.

К счастью, тут пришли мужчины за шашлыками.

— Готовы? Кому первому? — спросил отец Рогнеды.

— Дамам. На них испробуем, — мрачно буркнул Вася, муж Зины.

Люся подумала, что Вася — единственный из ее знакомых женатых мужчин не изменил к ней отношения после ее развода. Даже наоборот: совсем никогда на нее не взглянет, тогда как раньше и перекинуться анекдотами мог, и комплимент сделать. Когда мужчины ушли из кухни, Люся сказала:

— Вася переменился ко мне с тех пор, как мой муж загулял.

— У тебя это теперь точка отсчета? Брось! — возмутилась Рогнеда.

— Ты тут ни при чем, он вообще изменился, как ушел на конвейер, но не все же мне на двух работах...

— Зато ты с мая помидорчики с рынка можешь себе позволить, — свои доводы нашла Рогнеда.

У Зины по щеке вьется синий кровеносный сосуд, как река на карте. Он придает ее облику трепетный вид, или Люся стала тоньше чувствовать людей с некоторых пор, только Зина ей казалась не очень счастливой. И Зина, не желая вдаваться в печальные новости, по-деловому отвлеклась на шприцы:

— Для свекрови кипят? Выключить? Давай я поставлю... Лидазу лучше медленно растворять — пенится. Ну и шприц у тебя, как в анекдоте…

— В каком анекдоте? Владика ждем, папочка, сейчас начнем. Ну, в каком анекдоте, Зиночка? Пап, иди к мужикам, мы тут, как три девушки в голубом, посидим.