В Переделкине был Р. Ему под 80, кажется, меня он называл: “Девочка ты моя нецелованная” (видимо, за то, что я за ним записывала).

Одна девушка подарила мне четверостишье:

“Осень,

Грустно.

Бросил —

Х... с ним”.

Слава хохотал долго, потом сказал:

— Я от смеха чуть со стула не упал на искусственный сустав — предупреждать нужно!

Когда я говорила Алексиевич, что воровство — это вид творчества, она сказала: и убийство тоже. Я вздрогнула.

В резиденции шведского посла в Хамовниках я не была: болели ноги.

Читательница из Казани пишет очень образно: “А может ли мне быть “светлячок” от Вас в виде посылки по электр. почте картины Вашей с ангелом? Вы мне присылали разные картины, а с ангелом нет. А очень хочется именно с ангелом. Возможно ли сие ангельское электронное прислание?”

1 июля 2006 г.

Господи, благослови! Помолилась, Слава прочел половину совмещенного Канона.

Сегодня видела во сне странную гору, почти отвесную. Мне надо подняться наверх, но боюсь сорваться. И вдруг замечаю, что эта гора мнется, как не туго налитая грелка, я могу ухватиться за ее поверхность. Затем теряю вещи, с которыми приехала на какую-то конференцию, и какой-то юноша г-т: “Я убил свою сказку. Пошел выпить с друзьями, а она еще шевелилась. Потом с похмелья не мог вспомнить”. Я ему ответила, чтобы утешить: “Это очень важно, мы потом обсудим”, — а сама ушла.

Вчера была Даша. Отформатировала мне рассказ. Аркадий Бурштейн смог перевести в ВОРД “Подсолнухи на балконе”. Какие у нас дети, какие друзья!

Народно-смеховая культура (частушка):

“Я на пенсию ушла

И в кримплен оделася.

Руки-ноги отдохнули —

Х... захотелося”.

Бодрая старушка прекратила разговор и удалилась, сказав:

— Пойду, подумаю о вечном.

В Переделкине композитора Фельцмана встретила. У него все время какое-то чудесное улыбающееся лицо. Говорю: “Очень вас любим”. Отвечает: “Спасибо”.

Открыли ресторан “Безухов” (не записала, где). Слава: “Там на вывеске Пьер душит француза?”

— Нина, а что с той женщиной?

— С какой?

— Из стихотворения, которая облупилась на стене и машет цветком. (Это было у меня такое стихотворение:

“Облупилась стена в туалете,

Там женщина, как на портрете,

Машет кому-то цветком —

Кому, облупится потом”).

У Игоря Ивановича в номере 4 букета из полевых цветов. Там такая ажурная мелкость! Чудо просто!!! Один мечтаю поместить в свой натюрморт.

Встретила Борю Караджева в Москве. Он сказал, что ему кто-то хвалил наши рассказы в “Континенте”. Спасибо! Так нужны добрые слова!!!

Американка Мередит во время круглого стола всех рисует. И получается оригинально. Я побоялась попросить листок. Взгляд продлила, а там — мой портрет.

Тут у меня подскочило давление, и я пошла полежать в соседнюю комнату на трех стульях.

Индианка играла на тампуре, звуки экзотические, ввинчиваются в оба уха. Из-за тонкой стены, из ресторана, несется “как упоительны в России вечера”. Этот звуковой ерш меня деморализовал. И я поехала к Тане.

— В Китае всего три горя: ты маленький — нет родителей, ты большой — нет жены, ты старый — нет детей, — сказала на конференции китаянка Лу (Настя).

Вера меня повела на лоджию. Там под оранжевым моим петухом цветут оранжевые бархатцы.

Вера узнала, сколько стоит “Дона” в дешевой аптеке, и я купила! Слава теперь поет “Под Доной гуляет пермец молодой”.

У Рубинштейна села — от жары не в себе. Георгий Владимирович говорит Тане:

— Вы уверены, что это Нина Викторовна? По-моему, это клон. Она к телефону не бросается, никому не