Попалась на глаза странная статья в газете про ГЕН НЕДОВОЛЬСТВА. Мол, к старости он просыпается — из-за отсутствия гормонов. Слава (муж) сразу же возразил:
— Глупости! А как же мудрецы? А святые?
Сосед по коммуналке закричал:
— Зачем твои дочки сыплют мне в замок известку! Я не могу открыть его.
Ну зачем мои девочки будут сыпать в его замок что-то! Мы вообще никогда НЕ ПОДХОДИМ к его двери. Она в конце коридора, и нам нет необходимости мимо проходить...
Вот мне очередной урок: нет у меня подозрений и фобий. Только жить да жить.
Пришел в гости В., бывший друг. Спился. Повторил три раза:
— Я вам принес тепло и уют.
А от самого так пахнет бомжом, что я говорю:
“Могу тебе уделить всего полчаса”. Девочки в ужасе: “Нет, всего двадцать минут, мама!”
— Мама сказала полчаса, значит, полчаса, — строго сказал он моим дочерям.
В. прочел рассказ (пишет все еще!). “Дымящееся зеркало”.
— Слушай, я не поняла: речка дымится утром, поэтому так назвал?
— Нет, не речка, не утром, это символ такой матэрии (и три раза повторил фразу, и каждый раз с “э”, всё еще вычурно говорит, как раньше).
А мне какой урок? Мы еще не пахнем бомжами, значит, надо уметь радоваться жизни. И урокам таким вот...
Смотрели всей семьей “Вишневый сад” по РТР. С Васильевой, Волковым, чудо! И вдруг реклама колготок “Почувствуйте разницу”. И снова пьеса Чехова. Муж: “Почувствуйте разницу: колготки и Чехов”. Да-да, даже реклама впервые мне показалась полезной: так бы пьеса и пьеса, а тут — почувствовали разницу очень уж сильно. Очень захотелось жить!
Возле машинки валяется старая запись: “Литература стала не нужна; вот я и впала в депрессию” (жизнь потратила на то, что не пригодится). И сразу после этой мысли вижу по ТВ, как Анпилов читает строку из “Евгения Онегина”. При этом у него становится такое доброе лицо! И в голосе теплые, золотистые тона, как в... хорошем вине. А обычно у него все наоборот... значит, литература смягчает нравы... она нужна”.
Шла по улице и заметила мелированные липы: у каждого листочка, как в прическе модницы, желтые прожилки с краев (в срединке еще зелень). Остро захотелось жить. Но пришла домой: бедность, тараканье мыло (его дает подруга — осталось после смерти тети, кажется; это хозяйственное мыло, все почти изъеденное тараканами). И я снова слегла.
Иногда, правда, кажется, что... чуть ли не “моя депрессия меня бережет”. Шла на лекцию С.С. Хоружего в библиотеку. Столкнулась с преподавательницей университета. “Нина Викторовна, я вашу книгу читаю, когда загрущу... так советовал нам поэт: “откупорить шампанского бутылку да перечесть “Женитьбу Фигаро”. Я вместо “Женитьбы” вас перечитываю”. Депрессия все подавляет, и я не загоржусь хотя бы... Хоть что-то полезное найду я в ней, нет?
Таня В. мне сказала: “Не рисуй ангелов, они у тебя носатые очень — рисуй цветы”. А носатые — специально. Я думала: под народное искусство. Но после слов Тани стала писать разных: со славянскими курносыми профилями тоже. Главное, светлых, без демонизма. Все заказывают, и я рада. Сейчас восемь должна написать — для родственников друзей.
Но в один из дней я проиграла битву с депрессией. Лишь записку напишу и под машину, думала я, пробегая мимо мусорки. Жизнь прекрасна, зачеркнуто, как написал Миша... но пусть... без меня...
Запах тления у бачков, ничто не предвещало того, что случилось. Поверх мусорки, по воздуху, синеющему, предвечернему, летят ко мне мои ненаписанные ангелы. Из будущего! Семь или восемь. Светлые такие лица. Я понимаю, что вижу их мысленным взором, но вижу так ясно, что только сесть и перенести на доску этих ангелов! Я остановилась — они остановились. Висят в воздухе! Я им почти кричу: “Ребята, я вас всех нарисую! Обязательно”. И дома взялась сразу за краски. Спасение ангелами?
Мое издательство вызвало меня в Москву, на ярмарку книжную — подписывать книгу мою (читателям). Я так устала во время этого мероприятия (в микрофон отвечала на вопросы и пр.), что пошла через проспект Мира не по переходу, а просто так. Машин вроде не было. Но они так быстро появились! Мгновенно. До сих пор этот скрип тормозов у меня висит куском слева от уха! Джип затормозил за два сантиметра от меня. И водитель был так разъярен, я думала, что меня убьют. Во всем я была виновата, всем это было видно... Когда я перешла на дрyгyю сторону, там еще ждали меня прохожие, которые качали головами и спрашивали: “Зачем вы так?” А я была так напугана и в то же время так счаcтлива, что улыбалась. Наконец-то я поняла, что хочу жить! Если б я не хотела жить, то я бы обрадовалась, что вот сейчас меня переедет джип! Сколько лет я об этом мечтала! Ан нет — я испугалась. Значит, нет у меня никакой депрессии, а есть минуты (часы) обыкновенной грусти, какая бывает у всех... подумаешь, ее-то можно и потерпеть.
С тех пор прошло два месяца. Я всем рассказываю, что исцелилась от депрессии. Что cтыжусь себя прежней. А если тоска накатит, я слева сразу слышу ужасный скрип тормозов и вспоминаю джип, свой испуг и счастье, что жива.
Портрет в интерьере
Небо в пол-окна — главное украшение нашего с мужем “кабинета”. Когда я пишу, то облака своими превращениями часто подсказывают — буквально, — какие слова выбрать. Облака — это моя Англия, это мой Париж. Короткая тюлевая штора с воланами не закрывает неба. Штору год назад подарила Таня — жена Славы Запольских. Она родила подряд двух детей мужу, и он стал вдруг очень мудрым! Недавно, в старый Новый год, мы были приглашены к Запольских, и я сразу начала сюсюкать: мол, его дети сейчас в самом прекрасном возрасте (два года и четыре). Запа же, отпив из своей рюмки, не торопясь, мне отвечал:
— Самый прекрасный возраст... детей... это... лет пятьдесят! Тогда они уже многое начинают
