— Вы не возражаете, если мы пройдем в мой кабинет?

— Нисколько, — вежливо ответила она и поймала его подозрительный взгляд.

— Итак? — спросил он, когда они расположились в кабинете. Эмма села в кресло, Теодор встал у стола и сложил руки на груди.

Эмма не знала, с чего начать.

— Я бы хотела поехать с вами в Эшли-парк.

Ничего не выражающая вежливая маска на его лице сменилась угрожающим выражением. Сердце Эммы ухнуло куда-то вниз, но она гордо вздернула подбородок.

— Неужели?

— Да, я хочу поехать с вами в ваше поместье.

— Очевидно, ваша жизнь обещает стать весьма скучной, когда под рукой не окажется мужа, которого вы могли бы втаптывать в грязь. Объяснитесь, дорогая леди Эшли, — тон его был вежливым, но от его слов Эмму пробирал мороз по коже.

— Я сожалею о своем безобразном поведении, — выговорила она.

— Да? Я разбудил в вас совесть?

Не признаваться же ему, что она подслушивала под дверью!

— У меня есть совесть, — холодно отрезала она. — Мое поведение было недопустимым.

«Ужас! — подумала Эмма. — Что за вызывающий тон! Я же пришла извиняться, а не нападать. Я унижала его столько времени, неудивительно, что сейчас приходится унижаться самой.»

— Когда? Когда изменяли мне или когда выставили свою связь напоказ? — Теодор не стал говорить вслух, что изменить она не могла ему по той причине, что они вместе так и не спали. Не изменяла ему — изменяла супружеским клятвам.

Эмма разозлилась. Она закрыла глаза, чтобы сдержаться и не наговорить глупостей. У нее так и чесались руки дать ему пощечину. Хорошо, что он был от нее достаточно далеко.

— Я сожалею, что унизила вас перед светом, — медленно выговорила она, стараясь совладать с собой. В конце концов, она не могла сожалеть о том, что изменяла ему, потому что на самом деле она этого не делала.

Теодор горько усмехнулся.

— Извинения приняты, мадам. Теперь вам вовсе не обязательно ехать в Эшли-парк.

— Но я хочу поехать, — едва не вскрикнула она.

— Воля ваша, но вы, вероятно, не вполне представляете, на что себя обрекаете. Дом полуразрушен, слуг практически нет, магазинов там тоже нет, и никаких развлечений. Там вам никто не знаком.

Эмма глубоко вздохнула, стараясь не поддаваться обиде, ведь у него не было причин думать о ней иначе.

— Дом вы сейчас реставрируете, слуг можно нанять в деревне. Учитывая, что поместье в упадке, думаю многие будут не прочь получить хорошо оплачиваемую работу в доме. От развлечений я устала, как и от магазинов. Вы знакомы со мной, кроме того, я обычно быстро завязываю знакомства.

Последнее говорить не стоило, мгновенно поняла она, увидев, как он нахмурился. За ее словами про знакомства он разглядел то, чего там не было: привычку к беспорядочным связям.

— Чем вы будете там заниматься? — спросил он, и Эмма облегченно вздохнула.

— Я могла бы помогать вам с делами по поместью. Я долгое время сама управляла поместьем, которое оставил мне муж, и как видите, доходы с него позволяют мне вести довольно обеспеченную жизнь.

— Разве у вас нет управляющего?

— Есть, конечно, но я предпочитаю не доверять слепо свои доходы в посторонние руки.

— Да? Необычно, — заметил Теодор, явно заинтересовавшись.

— Необычно, — согласилась Эмма, слегка улыбнувшись. — Зато полезно.

Теодор не стал говорить, что сам в этом почти ничего не понимает. Если леди Эмма на самом деле пожелает помочь ему, а не навредить, ее помощь может оказаться бесценной. Если же вздумает навредить, то пусть лучше не знает, насколько он несведущ в этих делах. Конечно, недавно по рекомендации лорда Понсонби он нанял управляющего, который сначала в ужас пришел от того, что увидел в Эшли-парке. Мистер Конли сказал, что поместье начнет приносить доход не раньше, чем через два года, да и то при очень разумном подходе и огромных капиталовложениях.

Посмотрим, что скажет леди Эмма, улыбнулся Теодор. Эмма, заметив его улыбку, затаила дыхание.

— Хорошо, — сказал Теодор. — Вы поедете со мной. Только если будете жаловаться, я отправлю вас обратно.

А с ее сластолюбивой натурой он как-нибудь управится. Когда-то тетушка Жюстина говорила, что женщинам требуется твердая рука, и не грех, в случае чего, и поколотить жену. Теодор начал привыкать к мысли, что тетушка, возможно, была права, и некоторая строгость излишеством не будет.

Эмма созвала всех служанок своего большого дома, чтобы успеть уложить гардероб к завтрашнему дню. Задача не из легких. Тогда она решила половину оставить. К примеру, зачем ей там бальные платья? А таких было большинство в ее гардеробе. Она решила взять всего одно — так, на всякий случай.

Вечером она спустилась к ужину.

— Мадам, — удивленно поприветствовал ее Теодор. — Я считал, что вы приняли приглашение на бал к графине Дамонт.

— Я отказалась, — пожала плечом Эмма.

Теодор помог ей сесть.

— Сколько времени вам требуется на сборы? — спросил он. Эмма удивленно взглянула на него: она-то считала, что он выезжает завтра и к этому времени надо быть готовой любой ценой.

— Я думаю, завтра можно выезжать, — медленно ответила она. Теперь удивился Теодор.

— Очень рад такой поспешности, — сказал он и едва заметно улыбнулся. У Эммы бешено забилось сердце: улыбка сделала Теодора красавцем. Больше они не разговаривали, и Теодор больше не улыбался, но лицо его было непривычно расслаблено и спокойно. Они ужинали в благостной тишине, и Эмма наслаждалась каждым мгновением ужина. Однажды она встретилась глазами с мужем, и он улыбнулся ей. Эмма не ответила на его улыбку, лишь уткнулась глазами в свою тарелку, — ей стало неловко. Она не знала, что лицо ее приняло холодное, надменное выражение и не видела, что улыбка Теодора сразу стала горькой усмешкой.

«Не обольщайся, дурак, — сказал он себе. — Она едет с тобой по каким-то своим женским причинам, а вовсе не потому, что ты наконец очаровал ее. И твоих ухаживаний она, очевидно, принимать не хочет.»

Но надежда ожила…

Они договорились, во сколько выезжают, и разошлись. Теодор ушел в кабинет изучать журналы по сельскому хозяйству, Эмма отправилась наблюдать, как служанки укладывают последний сундук.

Утро принесло Эмме новые сомнения.

Она отправлялась в путь в карете. Позади следовало еще два экипажа, нагруженных ее сундуками. Сопровождало ее пять всадников: четыре грума и Теодор. По сравнению с дюжими охранниками Теодор явно проигрывал в росте и весе, но лондонским хлыщом совсем не казался. Хотя бы потому, что костюм на нем был явно не от самого модного портного. Лошадь его была обычной, не из таких, какими любят хвастаться остальные мужчины. Он был похож на секретаря какого-нибудь графа.

«Он, вероятно, не умеет выбирать костюмы и лошадей, — с сожалением подумала Эмма. — Но нет. Его костюм, хоть и не дорогой, сидит ладно. Но уж в лошадях он точно ничего не понимает. Наверняка с него за эту кобылу содрали втридорога.» Эмма не могла знать, что за полтора года бедного существования Теодор научился, как не поддаваться подобному обману.