- Полчаса есть. Пока они дом перешерстят, пока сюда прискачут… Ну а там - сколько замок удержим.
- Людей, говоришь, мало?
- Те, что сказал, да еще трое в карауле у ворот сидели. Я их с караула снял, - вон, ворота запирают, лоботрясы…
- Мало. Ах, мало!… А у Логина?
- Не знаю, пан Станислав. Он, видать, обоз с молодыми чурами покинул, с собой старых реестровцев взял, и то не всех… всех забирать нельзя, мало ли… Ну, еще, пожалуй, сечевиков приписанных. Я бы на его месте всенепременно взял, сечевики в скачке злые. Думается мне, десятка три-четыре есть наверняка, а может, и все пять.
Теперь пан и его надворный сотник говорили вполголоса, чтобы не слышали сердюки, но я позаботился о Рио, чтобы герой случаем не остался в неведении.
Панько, ведьмач, почему ты пожадничал, почему не подал мне еще чуток милостыни?! Стыдно, ох как стыдно…
- Полчаса, говоришь? - задумчиво протянул Мацапура, кусая губы. - А еще полчаса сверх того замок удержишь, сотник?
- Не ручаюсь, пан Станислав. Но постараюсь. Очень постараюсь.
- Ты уж постарайся, мой жид. Ты очень постарайся. Тогда и мы с пани Сале в свою очередь очень постараемся. Глядишь, уйдем, и Логина с носом оставим. А нет… сам понимаешь.
Юдка кивнул, промолчав.
- Тогда командуй. Оборона - на тебе.
- Факелы б на стены надо, - Юдка словно, в свою очередь, прочел наши с Рио мысли. - Одна беда: задует ветром…
Мацапура ухмыльнулся и хлопнул своего надворного сотника по плечу.
Тот аж качнулся.
- Не задует. Мне ли тебя учить, как ветродуя заговаривать?! Ладно, тебе еще силы понадобятся… Сам все сделаю.
И, махнув рукой Сале, он скрылся в дверях. Сале с моим сыном на руках послушно двинулась за паном Мацапурой. Я чуть было не подтолкнул Рио шагнуть следом; но нас задержали.
- Ну вот, пан герой, пришла пора харч отрабатывать, - рыжая бородища Юдки оскалилась белым льдом зубов. - Наверху, я думаю, и без жидов да героев справятся. Или пан - колдун?
Пан не колдун.
Пан следует за надворным сотником, отдающим распоряжения сердюкам.
Пан готов отрабатывать харч.
Старый, очень старый человек не в духе.
Ругается.
Впрочем, он всегда не в духе; и почти всегда ругается.
- Некогда мне с тобой лясы точить, надоедливое ты существо! - слышу я прямо с порога.
'С порога' - это скорее поэтический образ, нежели правда. Я еще ни разу не переступал порога его жилища - ни приходя, ни удаляясь. Обычно я выхожу из стены или из колонны. Странное дело: чем плотнее внешне материальные предметы этого Сосуда - тем легче мне торить сквозь них путь! Надо будет как-нибудь поинтересоваться…
- Почему? - спрашиваю я, зная: этот вопрос действует на старого рав Элишу, как запах вина - на горького пьяницу.
- Что - 'почему', ошибка Святого, благословен Он?! Ну вот, из-за тебя богохульствую… Что - 'почему', я тебя спрашиваю?!
Это хорошо.
Теперь уже он меня спрашивает.
Значит, сложилось.
- Да, кстати, тебя можно поздравить? - спохватывается старый, очень старый человек. - Ты уже обзавелся потомством?
Это он просто так. Он и сам прекрасно знает: время не значит ничего, ни для меня, ни для рав Элиши. Для него моя Ярина будет вечно ходить в тягости, и он не доживет до ее разрешения от бремени - только потому, что время для одних идет, для других бежит, а для третьих…
'Что это такое - время?' - спрашивают третьи.
- Глупый, глупый каф-Малах еще не исполнил заповеди 'Плодитесь и размножайтесь'! - смеюсь я, до половины утонув в стене. - Зато глупому каф-Малаху хотелось бы знать, как исполняют эту заповедь истинные Существа Служения, громоздя Рубеж на Рубеж!
- Ты совершеннолетний? - в ответ интересуется рав Элиша.
Пожимаю плечами.
- Я так и знал, так и знал…
- Что именно?
- Что ты ждешь от старого, больного человека непристойностей, дабы слушать и гнусно ухмыляться в ответ! Не выйдет! Потому что бейт-Малахи плодятся вполне пристойным (с их точки зрения!) образом… Известно ли тебе, что до тринадцати лет в человеке еще нет души - есть лишь ее зародыш, искорка 'нэр- дакик', которая в день совершеннолетия притягивает к себе душу из круговорота 'гилгулим', готовую воплотиться для исправления?!
- Да, рав Элиша. Ты однажды говорил мне об этом, а также о том, что изначальное число душ конечно, и поэтому они иногда вынуждены воплощаться частично… но позволь, я спрашивал о другом!
- Он спрашивал! Нет, люди добрые, только послушайте, что говорит этот неудачник! Он спрашивал! А про то, что мир держится на праведниках, на тех цадиках, кто сам того не ведая, служит ответчиком за мир перед Святым, благословен Он - об этом ты не спрашивал?! О том, что большинство праведников с виду отъявленные грешники, как фарисей Савл, любитель кидаться камнями, или рабби Акива, треть жизни проведший в пьянстве и распутстве - об этом ты тоже не спрашивал?!
Молчу.
Иначе замолчит он.
- А то, что если будущий цадик до своего совершеннолетия, до воспринятия истинной души попадет в безвыходное положение, грозящее ему смертью, если при этом он будет испытывать терзания не только телесные, но и душевные, не в силах помочь себе и близким своим, и если он очень пожелает… Ты спрашивал, что будет тогда?! Ты спрашивал, что случится, если вопль такого мальчишки вонзится в небеса - и в ответ получит исполнение желаний?! Ты… ты…
Старый, очень старый человек долго кашляет.
И впервые не отталкивает мою руку, когда я тянусь за двенадцать Рубежей и протягиваю ему чашу, наполненную прохладой водопадов Джур-Джур.
Капли текут на всклокоченную бороду.
Тишина.
- Он спрашивал… Глупый, глупый каф-Малах! - бесплатный сыр бывает лишь в мышеловках! За исполнение желаний приходится платить, и чаще всего платишь самим собой. Наивные люди! Надо обладать очень богатым воображением, чтобы придумать Дьявола и его присных. Надо полагать свои души слишком большой ценностью, - и здесь они правы, даже ежеминутно втаптывая эту ценность в грязь! - чтобы вообразить рогатого скупщика лежалого товара…
Я жду.
- Пойми, беспутный бродяга: больше никогда, никогда такому мальчишке не стать совершеннолетним. Никогда ему не воспринять в себя истинную душу, а то гнездо для души, та искорка
