сюда.
Еще как полыхнет… ну, тихо, тихо, перестань дергаться, кошачье отродье… да перестань же, говорю!…
- Шевелись, Проводник! - гортанно взметнулось за окнами, и почти сразу, звонким напевом боевой трубы:
- Сале! Скорее!
Выбежав на крыльцо, женщина на миг зажмурилась. Вьюга за это время разыгралась не на шутку, снежные плети-тройчатки секли наотмашь, не разбирая, кто прав, кто виноват, кто вообще случаем подвернулся… Смотреть обычным зрением было трудно, а на большее не оставалось сил. Местный Сосуд не создан для таких, как Сале Кеваль… Для кого же ты создан?… неужели для подобных Рудому Паньку и веселому Стасю?! Вряд ли, скорее, просто посланникам князя не повезло со встречными…
Кто-то подвел ей заседланную кобылку, подставил ладони для опоры. Последнее оказалось как нельзя кстати: толчок - и женщина очутилась в седле, слепо нашаривая поводья.
Кокон, тесно прижатый к ее груди, сперва притих, но тут же взорвался бешеным движением. Из складок портьеры, червем из капустных листьев, выбралась сперва сжатая в кулак ручонка, струясь наружу переливами золотой цепочки; следом показалось лицо. Щелями-бойницами раскрылись узкие, от самых висков глаза, страшное пламя недетского взгляда обожгло Сале…
Она едва не выронила свою ношу.
Судорожный взмах - и драгоценная искорка, кувыркаясь, полетела в снежную пелену.
- Батька! Лети… лети, батька!
Визг проклятого ребенка слился с порывом налетевшего сбоку, предательски, ветра. Проморгавшись, Сале увидела совсем рядом с собой героя Рио - тоже в седле. Князь не ошибся в выборе: сдерживая пляшущего жеребца, герой показывал женщине пойманный на лету золотой медальон.
Тот, что урод-дитя все время таскал на шее, заходясь истошным воем, едва кто-нибудь хотел посмотреть цацку или, упаси небеса, потрогать.
Сокровище, понимаешь…
- Себе! - женщина сорвала горло, перекрикивая вьюгу. - Себе оставь!
Герой кивнул. Сплюнув через губу замысловатое ругательство (странно… раньше за ним вроде бы не водилось!…), Рио растянул цепочку, которая, словно живая, удлинилась под напором его пальцев; прикинул на глазок - и решительно сунул голову в образовавшуюся петлю.
Миг, и медальон уже постукивает о зерцало доспеха.
- Батька!… батька, лети!… лети…
Портьера надежно закутала крик.
Кони рванули с места, и за спинами беглецов злобно громыхнул засов.
'Чумака… жалко чумака, - верхним чутьем уловила женщина обрывок мысли консула. - Замордуют ведь парня…'
Сале тесней прижала к себе сверток с ребенком.
Ей не было жалко чумака-предателя, в беспамятстве валявшегося во флигельке, под присмотром краденой невесты.
Ей никого не было жалко; даже себя.
…эту скачку сквозь метель и выстрелы Сале запомнит навсегда.
Кобыла неслась стремглав, дробно стуча копытами, все силы уходили на то, чтобы удержаться в седле, не выронить ношу и не потерять во мгле спину скачущего впереди Рио. Кое-где в снежной круговерти, красноватыми очами чудовища, светились оконца редких хат; дважды кони прыгали через украшенные горшками плетни, расплескивая черепки звонкими ударами копыт - дыхание перехватывало, а отдышаться не было ни сил, ни времени. Потом, бешеным метеором, дико вырвалось из тьмы оскаленное лицо консула. Локоны на висках Юдки висели двумя рыжими сосульками; глаза, и без того выпуклые, сейчас чуть ли не вылезали из орбит. 'За мной!…' - Сале так и не поняла: почудился ли ей страшный шепот, или это и впрямь было на самом деле.
Чужая рука дернула поводья кобылки, разрывая лошади рот удилами, а сбоку, из хаты выбегал сердюк-квартирант в подштанниках и кожухе нараспашку, паля в метель из двух пистолей. Ребенок на руках притих, сжался в теплый, просто горячий комок; Сале казалось, что она везет собственное, вырванное из груди сердце.
Сердце, которого у нее давно не было.
Земля билась и грохотала где-то далеко внизу, раскалываясь кувшином под копытом; 'Так гибнут Сосуды!… так гибнут…' - додумать не удалось. На ворот полушубка налип целый сугроб, вынуждая горбиться, стекая за ворот ледяными струйками, а скачка все длилась, и метель длилась, и бегство, и безумие, и ждал вдалеке замок, ждал веселый Стась, ждал обозленный молчанием Самаэль, Ангел Силы, не способный ничем помочь здесь, в скачке и метели…
Все было именно так.
Все было.
Ветер косым ударом крыла распорол пелену впереди и слева.
Сперва Сале почудилось, что она прихотью судьбы оказалась во главе кавалькады, что это на нее вылетает из крутящегося снега громада чубатого всадника без шапки, взмахивая кривой шаблей.
Откуда-то сбоку вывернулся один из сердюков сопровождения, срывая с плеча рушницу.
Выстрел оглушил женщину, но чубатый исчез, пропал во вьюге, а вместо него явилась запряженная парой бричка. Легкая бричка, какие Сале уже видела здесь - пан Станислав и местные звали их 'чортопхайками'. Кони захрапели, вьюном разворачивая чортопхайку на месте, и с зада брички ощетинились в снежный морок зрачки сдвоенных гаковниц, готовясь в любую секунду заплевать весь мир рубленой картечью.
'Сворачивай!… сворачивай, пани!…' - зашипело, забулькало у самого уха; кобыла зашлась истошным ржанием, успев свернуть в проулок за миг до того, как грохнул залп.
Сердце Сале оборвалось в свистящую пропасть, бездну в глубине, в ту самую, где пряталась до поры прежняя, настоящая Сале Кеваль - и ноздреватый сугроб принял женщину с ребенком в себя. Рядом билась в агонии несчастная лошадь, а у плетня герой Рио силой вынуждал своего жеребца удержаться на ногах - его конь, видимо, был ранен. Из-за ближайшего хлева, примыкающего к рубленой хате в три наката, взвился гортанный зов, но ветер скомкал его в горсти, расплескал, раскидал по округе.
Все было именно так.
Все было.
И, поднимаясь на ноги, тесно прижимая к себе раскаленный комок, Сале Кеваль поняла: не уйти.
Даже если жеребец Рио продержится в скачке, а ее с ребенком кто-нибудь возьмет к себе в седло - не уйти.
Решение пришло само.
- За хлев! - крикнула женщина, надеясь, что ее услышат те, кому этот крик предназначался. - Прячьтесь за хлев!…
Спустя мгновение, расхристанная, простоволосая, с ребенком на руках, она уже бежала навстречу преследователям.
Чортопхаек оказалось две, и передняя ее едва не задавила.
- Панове! Панове черкасы!
Кони с ржанием заплясали на месте, сдерживаемые умелой рукой, и женщина увидела всадников, - двух? трех?… - что скакали следом.
- Панове черкасы! Спасите! Вон они, ироды клятые, вон туда поскакали! Мамку мою, мамку старенькую, стрелить хотели… Бровка затоптали… спасите! Они там, там ховаются!
