А вот еще одно мнение – человека, уже упоминавшегося на страницах этой книги. Речь идет о сотруднике Международного отдела ЦК КПСС Анатолии Черняеве, который 14 ноября 1976 года оставил в своем личном дневнике следующую запись:

В этом отрывке зацепимся за слова «публика знает, что все это – холостой ход, что даже если будет позволено гораздо больше, – все равно не подействует и ничего не изменит». Действительно, в советском обществе той поры царила сильная апатия, связанная с проблемами большой политики – сменой власти. Вот уже 13 лет страной руководил один и тот же человек – Леонид Брежнев. Причем в последние два-три года это был уже физически больной руководитель, у которого была одна цель – прожить остаток жизни в неге и покое. Эти же мысли разделяло и ближайшее окружение генсека, которое недалеко ушло от своего патрона – тоже пребывало в преклонном возрасте. Эта ситуация вполне устраивала партаппарат – вернее, ту его часть, которую можно назвать коммерческой. Происходящая при ее активном участии распродажа всего и вся (идеалов, званий, орденов и т. д.) была ей крайне выгодна, поэтому дряхлеющий генсек, сам потворствующий этой распродаже, был весьма удобен. Переломить ситуацию в лучшую сторону могло только одно – смена руководителя на более молодого и жесткого. Только при нем страна имела шанс начать путь к позитивным реформам, даже с тем подпорченным разрядкой поколением, которое вступило в жизнь в начале 70-х. И такой руководитель был. Кто? Читатель знает его имя, поскольку выше мы неоднократно его упоминали. Это хозяин Ленинграда Григорий Романов. Причем сам Брежнев выбрал его в свои преемники, о чем есть множество свидетельств. Вот одно из них – тогдашнего президента Франции Валери Жискар д’Эстена:

Как покажет уже скорое будущее, Романову так и не суждено будет встать во главе страны – его попросту оклевещут, поступив с ним так же, как совсем недавно с Аркадием Райкиным. В народ будет пущен слух, что он морально нечистоплотен: якобы устроил свадьбу дочери в Эрмитаже и пьяные гости побили там раритетную посуду (в этой сплетне со всей очевидностью проявилась человеческая сущность как самих сплетников, так и тех, кто в нее поверил, – их мещанская мораль. – Ф. Р.). На самом деле свадьба гулялась на госдаче Романова, и никаких раритетов из Эрмитажа там и в помине не было. Однако дело было сделано: реноме выдвиженца было подорвано. Да и самому Брежневу люди из ближайшего окружения нашептали на ухо, что уходить ему рано – можно еще поработать (повторимся: за спиной нездорового генсека можно было легче обтяпывать свои дела). Так дряхлеющий Брежнев останется у руля страны, чем сослужит ей плохую службу: глядя на генсека-развалину, народ окончательно разуверится в уме и здравии всей КПСС.

Если бы Романов пришел к власти во второй половине 70-х, развитие страны могло пойти бы совсем по иному сценарию. Этот энергичный державник («наиболее перспективный деятель партии», по д’Эстену), прекрасно знающий цену либералам-западникам, мог перевесить чашу весов в державную сторону и взять процесс капитализации в «ежовые рукавицы» (то, что сделал в Китае Дэн Сяопин). Ведь на дворе был 1976 год, и времени у страны было еще достаточно, чтобы попытаться вытянуть ее из того болота, куда она скатывалась. Короче, если бы разрядку в СССР «оседлали» продержавные силы, советская история (а также, кстати, и мировая) могла пойти совершенно по иному пути. Можно было бы сохранить «дерево жизни», о котором говорил в своем спектакле Райкин. Никакой горбачевской перестройки бы не понадобилось – реформы начались бы раньше, и номенклатуру повел бы к ним не генсек-предатель.

Кто-то спросит: какой в таком случае оказалась бы судьба самого Райкина, если Романов был его давним недоброжелателем? Вполне вероятно, что не слишком благополучной. Хотя возможен был и другой вариант – более предпочтительный для сатирика. Ведь, как это часто бывает, место меняет человека: все- таки одно дело руководить большим городом, и совсем иное – огромной страной. Поэтому, окажись Романов в кресле генсека, ему пришлось бы выбирать между разными либералами: прогрессистами и консерваторами. Райкин относился к последним, поэтому у него было больше шансов ужиться с романовской властью.

Увы, но Романов к власти допущен так и не был, поскольку вороватая часть номенклатуры прекрасно поняла, какая участь ее ожидает при таком генсеке. Ведь у себя в Ленинграде Романов прослыл жестким руководителем, от одного окрика которого все подчиненные приходили в трепет. Как будет вспоминать работница Ленинградского обкома Юлия Демченко: «Конечно, Григорий Васильевич был строгим, придирчивым, иногда просто грубым, но разносы устраивал за дело. Он был настоящий лидер, хозяин – когда по Смольному шел, все вокруг замирало…»

В итоге вороватая номенклатура оставила у руля удобного ей полудряхлого Брежнева, который промотает время аж до 1982-го. Каждый год генсек будет устраивать показательные «праздники», которые станут вызывать у населения прогрессирующую аллергию. Взять хотя бы декабрь того же 1976-го, когда генсеку стукнуло 70 лет. Такой вакханалии награждений, какая случилась тогда, Советский Союз не знал ни до этого, ни после. В те дни буквально все средства массовой информации лезли вон из кожи, чтобы отразить на своих страницах эту дату: например, в далеком от политики журнале «Наука и жизнь» генсеку была посвящена публикация аж на 18 (!) страницах под названием «Пламенный борец за мир, за коммунизм». Не отстают от своих коллег и кинематографисты: в кинотеатрах Москвы в те дни шло 14 (!) документальных фильмов про Брежнева, среди них: «Борцу за мир, за идеалы коммунизма», «За выдающийся вклад в дело мира», «На переднем крае мира», «Родина славит героя» и др.

Кстати, сам Райкин тоже принял участие в этих торжествах. Вот как об этом вспоминает Р. Ткачев