полюднее.

Хотелось старухе, чтобы видели все, что она доброе дело ценить умеет. Смотрите, несет, мол, гуся. Даже гуся старухе не жаль.

Расчет ее оправдался.

Первым попался Пашка Корытов:

— Тетка Марья, куда?

— До председателя.

Попалась Варвара Нефедова:

— Тетка Марья, куда?

— К нему, к благодетелю.

Увидел ее Червонцев:

— Марья Ильинична, куда ты такой красавицей?

Расплылась старуха в улыбке:

— К Степану Петровичу.

Степана Петровича дома не оказалось. «Может, оно и к лучшему, — решила старуха. — Будет, считай, неожиданность».

Дед Опенкин встретил тетку Марью приветливо. Более этого — радостно. Он и забыл уже, что было полвека тому назад. В Березках народ незлопамятный. Это лишь тетка Марья такая вредная: все обиды свои чуть не с пеленок помнит.

Крутился дед у избы. Тут и увидел гостью. Приосанился дед Опенкин и петушком, петушком:

— Голубушка! Марьюшка! Да ты-то совсем не старишься!

Дед в юности слыл ухажером. Да и сейчас он еще любезник. (Старуха у деда лет двадцать, как померла.) Но тетка Марья его обрезала:

— Не к тебе — к председателю.

От Опенкина она и узнала, что Степана Петровича дома нет.

Гуся дед принял. Сказал — передаст.

Вернулась старуха домой довольная. Едва скинула с себя сарафан, как тут примчался к Мавриной внук Опенкина, рыжий Лентя:

— Тетка Марья, зовет председатель.

Снова собралась старуха. «Человек он культурный, — рассуждала она по дороге. — Счел нужным вызвать для благодарности».

Но при встрече председатель ее огорчил.

— Ты что же это, Марья Ильинична? — тыкал он пальцем на гуся. — А ну забирай красавца. И чтобы подобного больше не было. — И потом уже мягче: — Марья Ильинична, не конфузьте меня. Не ставьте в глупейшее положение.

Обиделась тетка Марья:

— Эка мужик с норовом!..

А тут еще, когда возвращалась она домой, конечно, не длинной, а самой короткой теперь дорогой, вновь ей попался Корытов Пашка.

— Вьить!.. — присвистнул паршивец Пашка. И состроил такую рожу, что старуха минут десять потом крестилась.

Этот проклятый Пашка и разнес по всему селу о великом ее позоре.

Задразнили старуху гусем.

А кто виноват? Он, председатель. Этот самый — десятый.

Решила тетка Марья, что не простит председателю нанесенной обиды. А уж обиды старуха помнила.

Пашка Корытов такой непутевый, что иначе, чем «Пашка», Пашку никто не звал. Нет бы к нему с уважением: «Павел Васильевич», ну просто хотя бы «Павел», так вместо этого — «Пашка» и «Пашка».

В общем, на большее он не тянул.

Конечно, плевать бы на это Пашке. Ведь есть же у них в Березках Яшка Подпругин. Уж он-то Пашке совсем не чета. Яшке — за сорок, а Пашке — двадцать. Так этот, представьте, Подпругин Яков, тоже все ходит в «Яшках». Хотя и женат, и детей имеет. Странно как-то порой бывает: один при отчестве с юных лет, другой в «Яшках» и «Пашках» до гроба ходит.

Итак, не переживал бы особенно парень, но… Через дорогу от Пашки Корытова жили Сизовы: Филипп Спиридоныч и Анна Кузьминична. Впрочем, вовсе не к ним у Пашки возник интерес. Дочка была у Сизовых — Лиза, Елизавета, Елизавета Филипповна.

Так от этой самой Лизы потерял Пашка покой и сон. В Березках девки вообще красивые. А уж эта, Сизова Лиза, просто царица, просто картинка, кинозвезда — не меньше.

Вот и вздыхает Пашка. Пашка в нее влюблен.

А есть ли ответ от Лизы? Трудно пока сказать. Только прекрасно известно в Березках, что это прилипшее к Пашке «Пашка» Лиза терпеть не может. И Пашка об этом знает.

Парню помог бригадир Червонцев. Забрал он Пашку к себе в бригаду. Ходил тот вначале в прицепщиках, а потом пересел на трактор.

И вот тут-то для всех неожиданно кончился «Пашка», как таковой. Правда, не сразу, не словно в сказке, а так, как в жизни порой бывает.

Во время жаркой весенней пахоты Пашка стал обгонять других. Сто пять, сто десять, сто двадцать — и вот уже двести процентов от нормы. А дважды выдал даже тройную норму.

Червонцев первым Пашку тогда хвалил. Он первым сказал и «Павел». Потом в бригаде все реже — «Пашка», все чаще — «Павел». Из бригады цепочка пошла в село.

— Павел, куда идешь?

— Павел, зашел бы в гости.

Даже между собой, говоря о парне, люди теперь называют его не иначе, как «Павел».

И главное, трудно вернуться назад, слово «Пашка» ухо теперь всем режет.

Да и как же называть Корытова Пашкой, если в труде он теперь прославлен?

На общем колхозном собрании, посвященном окончанию пахоты, отмечая лучших людей колхоза, председатель Степан Петрович назвал Корытова даже «Павел Васильевич».

Пашке это самое «Павел Васильевич» в данной с Лизой его ситуации казалось превыше, чем высший орден.

Ну, а как же все-таки с Лизой? Кажется, все обстоит хорошо. Павла Корытова дважды видели с ней на улице.

Червонцев дружил с Алексеем Выриным. Однолетки они. Вместе мальчишками бегали. Вместе ушли на войну.

Вернулся Червонцев — вся грудь в орденах. Невредим, не калечен, не ранен.

Вырин стал инвалидом. Потерял он ногу в боях за Днепр. На рубахе у Вырина — пусто.

— Не повезло тебе, Лешка, не повезло, — говорил дед Опенкин. — И награда тебя обошла. И, конечно, нога деревянная вовсе не та нога. Оба мы с тобой невезучие, — вспоминал старик свой подвиг в местных болотах. — Ух и страху я тогда натерпелся! — признавался Вырину дед. — А ведь тоже оставили без медали.

Почему обошла награда Вырина, пожалуй, странно. При переправе через Днепр, когда наши войска