Однако играть долго на дудке оказалось делом совсем не легким. Даже при всей своей огромной любви к репе Лентя более тридцати минут дуть в дуду не мог — требовался очень большой перерыв для отдыха.

Дуду пришлось заменить. Но и те дни, которые мальчик потратил на дудку, не прошли для него без пользы: репа пока особых признаков быстрого роста не проявляла, но грудь у мальчишки стала расти.

Заменил Лентя дудку на патефон. Дед Опенкин долго патефон не давал, и тут экспериментатору пришлось раскрыться.

— Хви! — поразился дед. Подумал, но патефон отдал.

Стал Лентя теперь появляться с патефоном возле репы и крутил ручку с утра до позднего вечера. Оказалось, и это для Ленти с пользой. За месяц так развились у него на правой руке мускулы, что матери пришлось срочно распарывать рукава на рубахах.

Репа уродилась у мальчишки на славу. Председатель Дровоколов (это было как раз при нем) так поразился, глядя на эту репу, что тут же хотел радиофицировать все березовские поля. Он не успел осуществить этот проект лишь потому, что увидел Лентину репу, к сожалению, в последние дни своего пребывания в Березках.

Однако успех Ленти вряд ли стоило отнести к какому-то особому пристрастию репы к вальсам или к фокстротам. Скорее всего, дело было в другом: Лентя хорошо обработал землю. Потому что, когда на следующий год один из внуков тетки Марьи решил повторить тот же опыт, у него ничего не получилось. Вообще осрамился — репа завяла.

— Не та музыка, — сказал Лентя.

На следующий год Лентя занялся изучением различных сортов удобрений. Именно с удобрениями и связан второй его эксперимент.

Когда Лентя впервые произнес это слово, все вылупили на мальчишку глаза.

— Сапропель, сапропель… — повторял дед Опенкин. — А? Что же это такое? Сапропель…

Сапропель оказался болотным илом. Много его в тех местах, где стояли Березки. И на дне Переплюйки — маленькой речки, которая дугой огибала село. И в лесных озерах — Дышло, Копыто (одно из них было длинным, другое — круглым). Но больше всего — в пруду, который начинался сразу же за пришкольным участком.

Болотный ил рыжий Лентя решил использовать как удобрение. Таскал его из пруда ведрами, затем перекапывал вместе с землей на своей делянке. Эксперимент получился.

Мальчик в тот год посадил капусту. Капуста, как и репа, выросла у Ленти всем на загляденье. Вилки уродились такими, что вдвоем их с трудом обхватишь. Кочаны были плотными-плотными. Представьте — ножи их не брали! Секачи и те тупились.

Не менее других успеху Ленти поразился и сам Савельев. Стал он у деда Опенкина выспрашивать, в чем же таится причина такой удачи.

— Сапропель, — ответил старик.

Такого слова Савельев не знал. И даже придумал, не шутит ли дед Опенкин.

— Сапропель, — повторил старик и усмехнулся. — Эка какое слово! Научное, книжное. А на самом деле, — дед выразительно сплюнул, — под этим словом — ну как бы помягче сказать? — дерьмо.

Савельев обратился к книгам. То, что прочитал председатель, немало его удивило. Оказывается, болотный, речной и озерный ил, которого так много в округе Березок, представляет из себя ценнейший вид удобрений. Правда, подходит он лучше для огородных культур. Прежде всего для капусты, потом для моркови.

Но еще больше сразило Савельева то, что эти полезные свойства ила были известны людям давно- давно. Пользовались илом как удобрением еще задолго до нашей эры: и в Древнем Египте, и в Вавилоне, и в Китае, и в Индии.

Потом о болотных и речных перегноях люди почему-то забыли.

Лентя торжествовал победу. На следующий год на колхозные поля в Березках были вывезены первые сто тонн сапропеля.

Еще не утихли разговоры в Березках вокруг сапропеля, как Лентя поразил всех новым.

Далеко от родных берегов уходят на промысел отважные рыбаки.

Капитаном на одном из советских траулеров был выходец из Березок; имя его несколько раз встречалось в газетах. Капитаном он был прославленным. И вот Лентя решил «своему» капитану послать горсть земли из Березок. Результат был потрясающий. В ответ пришла телеграмма, в которой знаменитый рыболов низко кланялся родному селу. Писал, что получил ценнейший подарок, что эта земля поедет с ним в дальние океаны, а в ответ на внимание со стороны березовских пионеров он берет на себя обязательство добыть для страны сверх плана много тонн океанской рыбы. Через год пришла вновь телеграмма. Капитан сообщал, что моряки свое обещание выполнили.

— В океане, аж за Африкой, наше село известно. Во как! — хвастал старик Опенкин. — А все мой Лентя.

С землей связан и второй случай. Произошел он с известным в стране генералом. Генерал родом тоже был из Березок. Узнав из газет о его шестидесятилетии, Лентя и генералу отправил землю.

Но тут мальчишку все отругали. Даже Савельев. Всем казалось, что генерал это воспримет как недобрый намек: мол, пора в отставку, а то и хуже.

И правда, вскоре пришел ответ: «Намек понял. Еду».

Все переполошились еще больше. Задаст генерал им жару!

Но опять результат оказался потрясающим.

— Спасибо. Намек понял, — повторил генерал, появившись в колхозе. — Виноват я перед Березками. Забыл, забыл про родное село. — И дальше стал говорить о том, что эта неожиданная горсть родной земли заставила его о многом подумать. И он лишь благодарен родным Березкам и всем за науку низко кланяется.

Посмотреть на генерала съезжались со всей округи. Ибо он действительно был очень известный. Считался гордостью не только Березок, но и всего района, и области, и всей страны.

Лентя вновь оказался героем.

А почему?

Потому, что любил он родную землю. И земля дарила его ответом.

Земельный участок при школе вообще был местом прелюбопытным, хотя и земли-то в нем не больше гектара. Находился он тут же рядом со школой и был обнесен оградой. Если взглянуть на участок сверху, то это целый колхоз. Правда, в миниатюре. Высевалось здесь то же самое, что и на колхозных полях. Под зерновые культуры, под бобовые, под огородные — всему отводились свои делянки.

И, словно подражая во всем колхозу, здесь среди ребят тоже были и свои лучшие, и свои худшие.