Как вспоминала вдова, на протяжении их совместной жизни супруга всегда беспокоила та давняя рана, что была им получена при героическом взятии Чапультепека. Нога побаливала после особенно долгих прогулок — пешком или верхом, иногда — при перемене погоды, нередко — при переохлаждении. Но никогда по-настоящему серьезных проблем с раной не возникало. До той поры, пока не случилось финансовой катастрофы, которая привела к потере Джеррардз Кросс. Сразу после этого события рана воспалилась, поднялась и несколько дней держалась температура. В те дни писатель отказался от обычных ежедневных прогулок и почти ничего не писал. Но в тот раз все обошлось, хотя приступы слабости, головокружения и внезапные скачки температуры, сопровождаемые лихорадкой, спорадически продолжались до самого отъезда в Америку. В Ньюпорте, казалось, наступило облегчение. Майн Рид и его жена вздохнули спокойно, приписав изменения благоприятному американскому климату. На протяжении более двух лет рана почти не беспокоила, но в конце марта 1870 года воспаление возобновилось и стало прогрессировать с угрожающей динамикой. Края раны уплотнились, побагровели, нога распухла и стала плохо сгибаться в колене, поднялась температура, писателя лихорадило. Каждый шаг вызывал страдания и давался с трудом. Был созван консилиум, в ходе которого врачи пришли к единодушному выводу, что Майн Рид нуждается в немедленной госпитализации. В речах медиков прозвучало мнение, что ногу, возможно, даже придется ампутировать. Но лечь в больницу Рид категорически отказался. Можно предположить, что он боялся очутиться на больничной койке и потерять ногу (такая перспектива его, конечно, не могла не пугать). Но была и другая причина: 22 марта он получил очень лестное предложение — выступить в знаменитом «Стейнвей-холле»[105] с лекцией о Байроне.
У этого приглашения была своя предыстория. Как известно, Рид восторгался Байроном. Он не только считал его выдающимся поэтом, ему импонировала сама личность этого человека. Изысканный аристократ, поэт, революционер, республиканец и демократ — все это, по мнению писателя, воплотилось в Байроне. Рид никогда не скрывал, что это его кумир. Осознанно или нет, но он, конечно, подражал великому романтику. В 1869 году исполнилось 65 лет со дня смерти поэта. Не бог весть какая дата, но в американской прессе появилось несколько статей в связи с годовщиной. Среди публикаций по этому поводу были не только хвалебные статьи, но немало вздорных и довольно злобных материалов. Особенно задела Рида статья знаменитой американской писательницы Г. Бичер-Стоу, в которой та обвиняла поэта в безнравственности и аморальности[106]. Писатель не мог ей не ответить и написал открытое письмо в газету, которое было опубликовано. Рида поддержал У. К. Брайент[107] — патриарх американской литературы и редактор влиятельной нью- йоркской газеты «Ивнинг пост». Но нашлись и такие (и их было немало), кто гневно осуждал и Байрона, и его защитников. Рид не мог не вступиться за кумира и в одном из последних номеров своего журнала выступил с пламенной статьей о поэте. В полемике с трансценденталистами [108], порицавшими мятежного поэта, «Ивнинг пост», редактором и совладельцем которой был Брайент, выступила с инициативой отметить очередную — отнюдь не «круглую» (66-ю) годовщину смерти Байрона лекцией о жизни и творчестве поэта и концертом в «Стейнвей-холле». Лекцию пригласили прочитать Майн Рида. Это была большая честь, от которой писатель, конечно, не мог отказаться.
Сразу по получении приглашения от Брайента (кроме него, утверждала вдова, приглашение подписали еще более ста человек) он не медля (и не слушая уговоров жены) ответил согласием и взялся сочинять текст лекции. Несмотря на опасения врачей, самочувствие писателя несколько улучшилось: через несколько дней он уже без посторонней помощи начал передвигаться по квартире, но сочинял лежа — сидеть, а тем более стоять, ему было тяжело. В таком состоянии — в недомогании, но по-прежнему в работе, Рид встретил свой пятьдесят второй день рождения. Праздник получился невеселый. За несколько дней до выступления, назначенного на 18 апреля, — накануне годовщины смерти поэта (19 апреля), Риды перебрались на новую квартиру, в дом 27 на 24-й Вест-стрит. Этот адрес стал последним адресом Рида на американской земле. Хотя, конечно, тогда он не мог об этом догадываться. Теперь они жили неподалеку от «Стейнвей-холла», но переезд не связывался с грядущим выступлением. Причина была прозаичнее — квартира меньше, но значительно дешевле предыдущей. Финансовое положение Ридов осложнялось, и переезд на новую квартиру свидетельствовал об этом. Болезнь, ухудшение физического состояния ограничивали возможности писателя — прежде всего способность сочинять, а это, в свою очередь, сокращало доходы.
Вечер памяти Байрона состоялся 18 апреля при большом стечении слушателей и прессы. Мы можем только представить, какие чувства обуревали писателя, когда он ехал в «Стейнвей-холл», когда, тяжело опираясь на трость, всходил на трибуну (он даже прихрамывал — почти как Байрон!), как волновался, начиная свою речь, как, постепенно воодушевляясь, овладевал залом: все сильнее звучал его голос, увереннее и решительнее становились жесты, а какой была овация, устроенная ему по завершении выступления! Элизабет Рид приводит целый ряд свидетельств о лекции мужа — ей она посвятила несколько страниц книги. У нас нет такой возможности, поэтому ограничимся фрагментами из отчета о лекции под названием «Великолепный Байрон. Лекция капитана Майн Рида в «Стейнвей-холле»», опубликованного на следующий день в газете «Нью-Йорк геральд»:
«Блестящая аудитория тепло приветствовала вчера вечером капитана Майн Рида в «Стейнвей- холле» на его лекции о Байроне. Хотя шел дождь, неблагоприятная погода не помешала собраться там созвездию моды и интеллекта, чтобы воздать должное не только памяти английского барда, но засвидетельствовать уважение и признательность лектору, снискавшему известность в этой стране как своими литературными трудами, так и своей непримиримой борьбой с богемствующими трансценденталистами из Новой Англии. Председательствующий… напомнил о выдающихся военных заслугах лектора, поразительной плодовитости ума и живости его пера. Он указал, как плохо оценивается литературный труд по сравнению с той легкостью, с какой обретаются влияние и богатство в занятиях политикой, которых лектор мудро избежал. Затем выступил капитан Майн Рид. Он был элегантно одет — на нем были светло-коричневые брюки, длинный сюртук с пуговицами и канареечного цвета лайковые перчатки.
Свою речь он начал с обсуждения удивительной последовательности событий, которые по очереди то освещали, то омрачали историю Европы и Америки в кровавые дни, что предшествовали Царству террора. Его речь была исполнена драматизма, а его поза, жесты, магнетизм личности, бесстрашие и артистизм — оживляли представление, наделяя энергией и живостью его выступление… Рассмотрев ужасные события, что омрачали политический небосвод в те времена, когда родился Байрон, он рассказал о молодости величайшего поэта современности; о его простом окружении в детстве; о нежной заботе внимательной и любящей матери; о нежданном подарке судьбы, благодаря которому Джордж Гордон Байрон в 1799 году в возрасте одиннадцати лет стал пэром Англии; о той скромности и достоинстве, с которыми он нес это звание; о его еще в юности проявившемся поэтическом даре.
Потом он заговорил о характере поэта, клеветнически опороченном инсинуациями, ложью и измышлениями. Он губил женские репутации и разбивал сердца — но таковы были женщины, что встречались на его пути, — и если он и губил их, то только бездействием. О мадам Бичер-Стоу лектор даже не упомянул.
Затем он рассказал, как лорд Байрон обнажал пустоту, фальшивость и никчемность современного ему общества; как острым скальпелем своей сатиры он поражал современных ему литераторов; как оскорблял целые государства — Англию, Австрию, Россию, Португалию, Италию, Грецию — и в одиночку отважно противостоял всему человечеству. И как повсюду его преследовала клевета людей низких и завистливых… Он пламенно говорил о щедрости Байрона, его благородстве, мужестве, искренности, и речь прерывалась громкими аплодисментами. В его лекции не было критического разбора поэзии, но он много читал поэта. С воодушевлением и поэтическим огнем он прочел «Был слышен звук дуэли ночью»; но лучше всего удался отрывок из «Манфреда» — тот самый, где угрюмый циник стоит на вершине горы Юнгфрау перед тем, как совершить последний прыжок. Ни один из живых языков не способен передать величие мысли и возвышенность трагического шедевра, но в исполнении капитана Майн Рида он звучал превосходно. Он читал отрывки из разных произведений, а завершил свое выступление знаменитыми строками Байрона из «Стансов к океану»».
Приведенный пассаж говорит о многом — прежде всего об отношении Рида к Байрону, о его восхищении поэтом и его поэзией, силой его духа и мощью таланта; но и о той энергии, с которой писатель говорил о нем. А ведь Майн Рид был болен, и болен серьезно. И выплеск эмоций — огромный (кто выступал
