переделками не спешит. Тянет. Есть уважительная причина — ухудшилось здоровье, болит сердце. Эйзенштейн проходит курс лечения.
Меж тем происходит интересная вещь. Сталин назначает его в Еврейский антифашистский комитет — комитет будущих смертников. Эйзенштейн, никогда себя евреем не считавший, соглашается (попробуй не согласись!), но с видимым неудовольствием. Поскольку все члены комитета в 1947 году уже назначены на роль жертв в будущей антиеврейской кампании, очевидно, что среди них будет и Эйзенштейн (к слову, единственный кинематографист в этом комитете). Вообще-то киношников Сталин миловал, они ему были нужны. Но не Эйзенштейна. Он уже под прицелом и, если что, он будет расстрелян, так сказать, «официально», как враг народа. А пока посмотрим. Исправится, переделает фильм — мы его, конечно, помилуем. Хотя... там видно будет. Сильно он надоел. Но надо поединок с ним выиграть. Чтобы неповадно было никаким шутам бросать вызов Вождю.
Вмешалось провидение. Эйзенштейн умер. Может быть, для него и к счастью. Ибо переделывать свой фильм он не хотел, а если бы пришлось, можно было бы представить, какая это была бы для него мука. Это тупик. Эйзенштейн пришел к этому тупику, и смерть забрала его. Жизненная точка определилась. Самоубийство фильмом состоялось. И тем самым состоялось великое покаяние художника перед Богом.
В той кремлевской беседе с Эйзенштейном Сталин заметил: «Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал. Нужно было быть еще решительнее».
«Бог мешал». И слава богу, что мешал. Вот и здесь он «помешал». А потому и выиграл. Единственный раз за годы правления Сталина в схватке с дьяволом выиграл Бог.
...Или другой фильм — «Иван Грозный» Эйзенштейна, вторая серия. Не знаю, видел ли кто его. Я смотрел — омерзительная штука! Человек совершенно отвлекся от истории. Изобразил опричников как последних паршивцев, дегенератов, что-то вроде американского ку-клукс-клана. Эйзенштейн не понял того, что войска опричнины были прогрессивными войсками, на которые опирался Иван Грозный, чтобы собрать Россию в одно централизованное государство, против феодальных князей, которые хотели раздробить и ослабить его. У Эйзенштейна старое отношение к опричнине. Отношение старых историков к опричнине было грубо отрицательным, потому что репрессии Грозного они расценивали так же, как репрессии Николая Второго, и совершенно отвлекались от исторической обстановки, в которой это происходило. В наше время — другой взгляд на опричнину. Россия, раздробленная на феодальные княжества, т. е. на несколько государств, должна была объединиться, если не хотела подпасть под татарское иго второй раз. Это ясно для всякого, и для Эйзенштейна должно было быть ясно. Эйзенштейн не может не знать этого, потому что есть соответствующая литература, а он изобразил каких-то дегенератов. Иван Грозный был человеком с волей, с характером, а у Эйзенштейна он какой-то безвольный Гамлет. Это уже формалистика. Какое нам дело до формализма, вы нам дайте историческую правду.
Мы (С. М. Эйзенштейн и Н. К. Черкасов. — Ред.) были вызваны в Кремль к 11 часам. В10 часов 50 минут пришли в приемную. Ровно в 11 часов вышел Поскребышев проводить нас в кабинет.В глубине кабинета — Сталин, Молотов, Жданов. Входим, здороваемся, садимся за стол...
Сталин. Вы историю изучали? Эйзенштейн. Более или менее...
Сталин. Более или менее?.. Я тоже немножко знаком с историей. У вас неправильно показана опричнина. Опричнина — это королевское войско. В отличие от феодальной армии, которая могла в любой момент сворачивать свои знамена и уходить с войны, образовалась регулярная армия, прогрессивная армия. У вас опричники показаны, как ку-клукс-клан.
Эйзенштейн сказал, что они одеты в белые колпаки, а у нас — в черные.
Молотов. Это принципиальной разницы не составляет.
Сталин. Царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета. Все ему подсказывают, что надо делать, а не он сам принимает решения... Царь Иван был великим и мудрым правителем, и если его сравнить с Людовиком XI (вы читали о Людовике XI, который готовил абсолютизм для Людовика XIV?), то Иван Грозный по отношению к Людовику на десятом небе. Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния. В показе Ивана Грозного в таком направлении были допущены отклонения и неправильности. Петр I — тоже великий государь, но он слишком либерально относился к иностранцам, слишком раскрыл ворота и допустил иностранное влияние в страну, допустил онемечивание России. Еще больше допустила его Екатерина. И дальше. Разве двор Александра I быыл русским двором? Разве двор Николая I был русским двором? Нет. Это были немецкие дворы.
Замечательным мероприятием Ивана Грозного было то, что он первый ввел государственную монополию внешней торговли. Иван Грозный был первый, кто ее ввел, Ленин — второй.
Жданов. Эйзенштейновский Иван Грозный получился неврастеником.
Молотов. Вообще сделан упор на психологизм, чрезмерно подчеркиваются внутренние психологические противоречия и личные переживания.
Сталин. Нужно показывать исторические фигуры правильно по стилю. Так, например, в первой серии неверно, что Иван Грозный так долго целуется с женой. В те времена это не допускалось.
Жданов. Картина сделана с византийским уклоном, и там тоже это не практиковалось.
Молотов. Вторая серия очень зажата сводами, подвалами, нет свежего воздуха, нет шири Москвы, не показан народ. Можно показывать разговоры, можно показывать репрессии, но не только это.
Сталин. Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким, можно, но нужно показать, почему необходимо быть жестоким.
Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если бы он эти пять боярских семейств уничтожил, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал. Нужно было быть еще решительнее.
Молотов. Исторические события надо показывать в правильном осмыслении. Вот, например, быыл случай с пьесой Демьяна Бедного «Богатыри». Демьян Бедный там издевался над крещением Руси, а дело в том, что принятие христианства на своем историческом этапе было явлением прогрессивным.
Сталин. Конечно, мы не очень хорошие христиане, но отрицать прогрессивную роль христианства на определенном этапе нельзя. Это событие имело очень крупное значение, потому что это был поворот русского государства на смыкание с Западом, а не ориентация на Восток...
Демьян Бедный представлял себе исторические перспективы неправильно. Когда мы передвигали памятник Минину и Пожарскому ближе к храму Василия Блаженного, Демьян Бедный протестовал и писал о том, что памятник надо вообще выбросить и вообще надо забыть о Минине и Пожарском. В ответ на это письмо я назвал его «Иваном, не помнящим своего родства». Историю мы выбрасывать не можем.
Дальше Сталин делает ряд замечаний по поводу трактовки образа Ивана Грозного и говорит о том, что Малюта Скуратов был крупным военачальником и героически погиб в войну с Ливонией.
Черкасов в ответ на то, что критика помогает и что Пудовкин после критики сделал хороший фильм «Адмирал Нахимов», сказал: «Мы уверены в том, что мы сделаем не хуже, ибо я работаю над образом Ивана Грозного не только в кино, но и в театре, полюбил этот образ и считаю, что наша переделка сценария может оказаться правильной и правдивой».
На что Сталин ответил (обращаясь к Молотову и Жданову): «Ну что ж, попробуем».
Черкасов. Я уверен в том, что переделка удастся.
Сталин. Дай вам бог, каждый день — новый год. (Смеется.)
Эйзенштейн. Мы говорим, что в первой серии удался ряд моментов, и это нам дает уверенность в том, что мы сделаем и вторую серию.
Сталин. Что удалось и хорошо, мы сейчас не говорим, мы говорим сейчас только о недостатках.
