где были мистер Гудвин и Даниельсон. Мы заметили, что он требовал что-то очень настойчиво и был очень взволнован. Когда же приказчик отправился в Гертфорт, мистер Гудвин и гость пошли в библиотеку, а там по коридору в северный флигель.
Волнение Лионеля было ужасно.
— А что было дальше? — спросил он мистрисс Бексон.
— А после мы ходили целый битый час по саду и страшно испугались, когда увидели неожиданно перед собой Якова Даниельсона. Нас особенно поразило волнение этого человека, всегда спокойного. Он спросил, не видели ли мы, куда девался гость. Мы ответили, что не видели. И он ушел очень поспешно. Нас даже бросило в озноб — и меня, и племянницу, хотя на дворе было очень жарко: так страшен показался нам вопрос Даниельсона: не видели ли мы, куда девался гость?
— И вы в самом деле не видели его после того? — спросил Лионель.
— Нет, он ушел, вероятно, также тихо, как и пришел.
— И ваш брат Калеб заболел в ту же ночь воспалением мозга?
— Да, в эту же ночь.
— Признаюсь, — сказал Лионель, — этот страшный северный флигель возбуждает мое любопытство, и хотя я не очень верю в привидения, я бы охотно расследовал тайны этого флигеля. Возможно ли мне пробраться туда?
— Нет, — отвечала домоправительница. — Гудвин не выпускает ключей от него из своих рук.
— Но ведь слуги ходят же туда иногда для уборки комнат?
— Никогда, — возразила она. — Мистер Гудвин желает лучше, чтобы пыль лежала там грудами, нежели кто-нибудь привел в беспорядок лежащие там бумаги. Это строение очень древнее, — добавила домоправительница, — под ним много подземных ходов, а под северным флигелем есть огромный погреб, в котором уместился бы целый полк.
— Я давно заметил этот грот, — воскликнул Лионель.
— Он теперь завалился, но если пройти за ним, то можно легко добраться до лестницы, ведущей в еще более глубокий вход, который, как я слышала, соединяется с погребом; но едва ли кто решится войти в этот ход, не узнавши вперед, в каком он состоянии. Едва ли даже знает об его существовании сам мистер Гудвин. Если же вы решитесь спуститься в него, вы должны предвидеть все опасности такого решения.
Лионель весело засмеялся.
— Не думайте, пожалуйста, что я по доброй воле решусь подвергнуться подобной опасности. Я желал бы, конечно, увидеть хоть раз в жизни какое-нибудь привидение, но я не хочу даже ради всех существующих привидений рисковать своей жизнью. Нет, я не трус, но не желаю умереть под развалинами вашего подземелья.
28
Когда Виолетта проснулась, солнце ярко светило в старинные окна. Сон не успел утешить лихорадочного волнения, вызванного в ней событиями вчерашнего дня. В первую минуту она не поняла, где она находится, но память скоро напомнила ей обо всем происшедшем, и она живо подбежала к окну, чтобы увидеть окрестности. Вид был непривлекательный: болотистую равнину пересекала аллея из тополей — та самая аллея, по которой она въехала в замок. Долго смотрела Виолетта на всю эту унылую и бесцветную картину, потом она набожно сложила руки и проговорила с теплым упованием: «Нет, Господь защитит меня ради моей матери». После краткой молитвы Виолетта оделась и приготовилась ко всему с таким же спокойствием, как будто сидела в гостиной своей матери. В то время, когда Виолетта напрасно искала разгадки всего этого странного дела, в ее комнату вошла старушка-домоправительница и поставила перед ней простой, но вкусный завтрак. Виолетта обратилась к ней с просьбой разрешить ее недоумения, но старуха отвечала ей только дружеской улыбкой и собралась было выйти, но у порога она остановилась:
— Мужайтесь, дитя мое, — сказала она. — Помощь может быть ближе, нежели вы думаете! Свет не без добрых людей!
Виолетта не знала, считать ли ей за истину слова старухи или за простую болтовню, свойственную ее возрасту. Она подошла к двери и попыталась отворить ее, но дверь оказалась запертой, и ни малейший звук не нарушал мертвого безмолвия дома. Она приблизилась к окну в твердой уверенности, что увидит хоть какое-нибудь живое существо, но день прошел, закатилось солнце, а никто и не показался. Отчаяние овладело девушкой. За весь день она выпила только чашку чая, губы ее горели, сердце давила убийственная тоска о матери; ей стало невыносимо в этой безмолвной комнате, и в голову шла мысль выпрыгнуть из окна, но ее удерживало религиозное чувство. Она только молилась, чтобы Господь защитил ее, бедную и всеми оставленную.
Сумерки быстро ложились на землю, Виолетта приготовилась провести бессонную, мучительную ночь, когда дверь отворилась и на пороге показался мужчина — на этот раз она узнала маркиза Рокслейдаля. Молодой маркиз только что отобедал и изрядно выпил вместе с Гудвином, который приехал к нему из боязни, что слабость молодого человека расстроит его план, если он не поддержит его своим присутствием.
План этот был одним из тех, которые обыкновенно встречают помощника в женском тщеславии, а банкир был самого грязного мнения обо всем человечестве, а следовательно, и о Виолетте. По этому плану, маркиз был обязан выказывать самые честные намерения и предложить Виолетте законный брак, при условии держать все в тайне до его совершеннолетия. А Виолетта будет, конечно, счастлива сделаться богатой маркизой, рассуждал банкир.
Яхта лорда Рокслейдаля «Король норманнов» стояла на якоре в устье Темзы. Под предлогом поездки во Францию на ней перевезли бы Виолетту, а уж раз перевезли, можно было завезти ее куда душе хотелось. У маркиза была прелестная вилла в окрестностях Неаполя, и Гудвин советовал поселить там Виолетту. Удаление ее из Англии без возможности возврата удовлетворяло вполне мстительное чувство банкира относительно ее матери, любимой им прежде с такой безумной страстью.
Маркиз подошел к Виолетте: она была бледна, но казалась спокойна и готова к борьбе.
— Я пришел к вам с повинной головой и прошу вас простить меня, — сказал он.
— Я прощу вас от чистого сердца и от души желаю, чтобы и Бог вам простил ваш нечестный поступок относительно существа вам и всем незнакомого и не сделавшего никакого зла. Мне стоит только вспомнить страшное положение, в которое он поверг мою мать, чтобы усомниться в возможности этого прощения.
Яркий румянец покрыл щеки маркиза: он был очень молод, чувство совести не успело угаснуть и ярко вспыхнуло при кротком упреке Виолетты. Но влияние Гудвина восторжествовало над этой вспышкой чувства.
— Моя милая мисс, милая моя Виолетта, опасения вашей матушки можно легко рассеять: на это надобно только несколько строк, написанных вашей рукой, которые я сегодня же отправлю с отходящей почтой.
Виолетта рассудила, что если бы ей даже удалось убежать, то она все-таки не могла попасть так скоро в Лондон, а следовательно, нельзя отклонять возможность успокоить поскорее свою мать.
— Я напишу, — сказала она, подходя к письменному столу, — и если вы, господин маркиз, любили свою мать, то сжальтесь над моей.
Эти слова затронули в сердце молодого человека еще не зажившую рану: он тоже любил свою мать и хотя сейчас обращался с ней дурно, чувство его к ней еще не угасло.
— Не говорите мне о моей матери: есть вещи, которых не следует касаться, — отвечал маркиз и отошел к окну.
Виолетта писала, не касаясь подробностей своего положения, которое не разъяснилось еще и ей самой. Она только старалась успокоить мать уверением, что она здорова и что важные обстоятельства задерживают ее возвращение к ней.
— Милая Виолетта, — сказал маркиз, когда письмо было готово и подписано, — я только отправлю это
