— Твой отец?
Сисси грохнула утюг на подставку, торчащую из гладильной доски и затеребила голубую рубашку, разложенную на другом конце, и только потом продолжила:
— Я знаю, что вы иногда общаетесь, но я тебя ни о чем не спрашиваю. Это твое дело, для меня и он, и вся эта семейка — дело давно забытое.
— Но его мать, то есть моя бабушка, при смерти.
— И что?
— Ничего. Не знаю. Просто думаю, что делать.
— Ничего и не делать. Тридцать семь лет назад они не делали ничего! Поздновато начинать.
— Мама, не горячись. По-моему, ты сама сказала, что дело давно забыто.
— Ты первая начала. А как они со мной обошлись! Будто бы я была… какая-то вертихвостка, путавшаяся со всеми парнями в форме! Хотя я переспала с Туром всего один раз. И вообще у меня было всего два мужчины до Гюннара!
— Я знаю, что ты не вертихвостка. А где он, кстати?
— Еще не встал. Мы сегодня оба взяли выходной, чтобы собрать вещи. Хотя он мог бы легко отправиться в путешествие с одной только зубной щеткой и кредиткой.
— И было бы все в порядке…
— Так что ты думаешь, Турюнн? Поедешь к ней?
— Возможно. Не знаю. А что думаешь ты?
Мать снова взялась за глажку:
— Эта женщина — сущая ведьма. Но если ты хочешь увидеть ее перед… Она все-таки твоя бабушка, голос крови… Другое дело, если бы ты отправилась туда в отпуск, когда она была в добром здравии. Тогда была бы опасность увлечься.
— Каким образом?
— Ну, они могли бы тебе понравиться. Могло бы возникнуть чувство долга. Привязанность. Но раз она все равно умирает, то…
— Фу, как ты цинична!
— Спасибо за комплимент! У тебя есть деньги?
— Совсем нет. Пришлось брать кредит, чтобы купить долю в клинике. Дохода это пока приносит мало. Зарплата осталась на прежнем уровне.
— Я заплачу за самолет и гостиницу. Если соберешься ехать, я имею в виду. Потому что ты не сможешь ночевать на этом хуторе, это я тебе сразу же скажу. Там красивые виды, но больше ничего.
— Это если я поеду.
— У тебя день на раздумья. Тогда можешь оплатить билет прямо с моей карты. Гостиницу оплатишь сама, а я тебе потом верну. Не забудь, что многие гостиницы закрываются на Рождество. Поэтому поторопись.
— Если я поеду.
— По-моему, поедешь. Иначе ты бы со мной это не обсуждала. Думаю, тебя так и разбирает любопытство. Ну, и с отцом познакомишься. А там есть еще, знаешь ли…
— Еще кто?
— Члены семьи. У него два брата, ты, наверное, знаешь. И отец. Но я понятия не имею, жив ли он еще. Жив?
— Откуда я знаю.
— Молчаливый чудак. Не сказал мне ни единого слова. Хотя я там была наскоком. Ведьме потребовалось чуть больше часа, чтобы констатировать, что я — неподходящая жена для наследника. А наследник и не сопротивлялся. Даже не сказал матери, что я беременна. Но я ему отомстила по-своему, я счастлива, что ему пришлось раскошеливаться на алименты, пока я не познакомилась с Гюннаром. Могу себе представить, какой его ждал разнос, этого маменькиного сынка, когда скаредная мамаша увидела в декларации, что маленькой фрекен Брайсет из Трумсё ежемесячно отчислялись деньги!
— Не так уж долго.
— Думаю, ей и этого хватило. Кстати, я тогда умоляла Гюннара, но он был непреклонен. Хотел содержать падчерицу сам. Но все-таки долгих четыре года пришлось платить им. И я до сих пор радуюсь.
— Скажи, ты его ненавидишь?
— Ты что! Такого жалкого человечишку…
— Ты ведь меня в честь него назвала.
— Поначалу я думала, он еще появится. Заберет нас с тобой. Но, слава богу, он так и не появился. Я бы умерла там, запертая на этом хуторе. И за тебя бы тоже все решали. Как и за меня. А так я вынуждена смириться, что ты не хочешь завести семью и родить ребенка. Да и поздновато уже становится. Нет, разумеется, не
— Мы, кажется, не об этом говорим? Я не хочу детей. Что я могу дать детям? Двухкомнатную квартиру в моем городишке и любовь к собакам? К тому же, у меня нет времени на детей, так что расслабься. Вы с Гюннаром вполне могли родить мне брата или сестру, вот и была бы у тебя уже куча внуков.
— Вот это уже точно слишком поздно, дружок! И зря ты не хочешь поехать с нами на Барбадос. Тебе бы там понравилось.
— Может, я все-таки поеду.
Сисси обернулась с утюгом в руке.
— На Барбадос?
— Нет. В Трондхейм.
— Моя кредитка лежит в бумажнике на буфете. Только не забудь заказать гостиницу, телефон в гостиной, там же ручка и бумага.
Она заказала билет на вечерний рейс. Обратно с открытой датой. У них все равно остались только дорогие билеты. Номер она забронировала в «Ройял Гарден», единственной гостинице, открытой в Рождество, остальные закрывались уже в пятницу. Можно подумать, она собирается провести там все рождественские каникулы! Она забронировала две ночи до четверга.
В клинике было море цветов. В горшочках с бантиками, ангелами и шариками на всех свободных столах. Владельцы животных демонстрировали свою благодарность. Взять отгул оказалось просто, многие ассистенты были не прочь подзаработать. Пара телефонных звонков, и дело в шляпе.
В приемной уже ждало несколько пациентов. Две кошки в сумках-переносках испуганно смотрели на молодого, запыхавшегося ризеншнауцера, который стоял посреди комнаты и смотрел на входную дверь, и на старого английского сеттера с подгибающимися задними лапами. Она знала и владельца, и сеттера. У сеттерши по имени Белла была сильная дисплазия бедра и остеохондроз, она уже полгода принимала лекарство. Турюнн подошла к собаке и опустилась перед ней на корточки. Лицо державшего поводок мужчины будто застыло, работали только челюсти.
— Похоже, дела не очень хороши, — сказала Турюнн тихо.
— Да. Несмотря на Рождество.
— Вам надо было взять номерок. Не сидеть в очереди.
— Ничего. Это ничего.
Владелец отчаянно закивал, лоб наморщился, а глаза уставились в пол.
— Вы уже отметились?
— Нет. Ведь… клиника еще не открылась.
— Идемте.
Она отвела их в один из кабинетов, придвинула ему стул. Собака после короткой прогулки опять съежилась. Взгляд ее был затуманен, как бывает от сильной боли, черный взгляд, направленный внутрь себя, не воспринимающий деталей окружения.
— Хотите… Мне надо знать, что вы хотите потом. Надо ли ее…
— Да. Кремировать. Она прожила у меня тринадцать лет. Я хочу отвезти ее на дачу. И жене я обещал то же самое, она смотрела в Интернете разные варианты. Индивидуальная кремация, сказала она. Но я за самую дешевую, простую кремацию, мы ведь не будем сидеть и смотреть на нее. А прах развеем, развеем