на зловещем поле: из славной груди героя кровь сочится, услада битвы, а из уст нам подобных голос бьет родником. О высшем не хотим мы умолчать; мы дома, и глаголем мы о том, что сами мы постичь сумели. Лишь столько можем мы забрать домой. От четырех ветров приди, дух, и дохни на этих убитых, и они оживут! Выйдут к нам из земли! К нам, ибо их у нас не отнять! Пусть даже ветер, и бури, и ливневые потоки, и жгучие солнечные лучи выбелят мертвые кости, животворящее дыхание духов все еще веет. К нам! Оно соединит и мертвые кости нашего национального тела, дабы оно обрело величественную стать в новой просветленной жизни. И мы будем в этой куче-мале! И мы! Себе мы сами вскроем грудь и сами же себя разбрызжем в прах по капле. Мы здесь, и сюда доставим тех, кто стал нашими жертвами: мертвых. Земля нуждается в плуге, скала — в ударах кайла. Иначе было бы нам бесприютно. Мы погибали бы на крутой тропе. Мы, странники, пусть и гневаясь, тоже по этим тропам ходили. К нам, туда, где мы обитаем! Домой. Домой. Домой.
Старинное и выдержавшее все испытания глубокое чувство{23} немецкого народа произвело это низвержение по требованию простого, прямого сердца. Какою силой прикованы мы к древним и блаженным далеким берегам? Тем, что остаемся у себя. В глазах уж брезжит понимание. В родной земле хотим мы укорениться, хотя мы и так живем на ней! Родина — мать наших мыслей и грез. В высших школах Германии много работают, но там мало делается для будущего. Все это лишь подсобная работа. Но мы уже зреем для деяния. Кафедральная мудрость нас не спасет. Этот народ работает над собственной судьбой, поскольку свою историю и свой духовный мир ему приходится отвоевывать для себя вновь и вновь. Мы бы охотно стали напоминанием для других, но мы остаемся нами. У себя дома. Все ж в средоточье времен живем мы спокойно и радостно, напоминаньем для ненуждающихся. От рожденья нам предназначен для жизни тот край, где солнечные лучи не жгучи под сенью леса. Все мы верим, что жить здесь лучше, чем где-либо еще в мире. Поэтому, добрые духи, легче вы нас окутывайте! Нами! Чтобы ничто чуждое нам не мешало. Оставьте нас среди нас, в своем кругу! Самое главное для руководителя — не просто идти впереди, но обладать достаточной силой, чтобы идти одному. Не из упрямства или стремления к власти, но потому, что ты глубже осознаешь свое предназначенье и имеешь больше обязанностей. Такая сила привязывает к существенному, способствует выбору наилучшего и пробуждает способность к подлинному повиновению у тех, кто уже проникся новым духом. Чтобы присоединиться к нам. И земля воспрянет вместе с нами, под нами. Мы еще спим в ней, но вскоре мы воспрянем. Сиянье любви золотое! Неужто и к нам, мертвым, ты наконец снизошло? Оголены небеса, небеса — как тюремные стены, бременем тяжким висят над головами они. Но мы уже воспряли. Как бедственно наше время! Мы сидим, сбившись кучкой, на траве, чтобы мир в душе обрести и после среди цветов упокоиться, у себя дома. Когда вкруг нас витают тихие облака, мы удивляемся, но истолковать знаменье не можем. В тот летний день — тогда мы искали тени. Дома. У себя. Новые титаны замыслили еще раз штурмовать небо? Оставайтесь с нами! Вас небо не примет, ибо вы — рожденные на земле. Оставайтесь здесь, с нами! Иначе вас просто лишат возможности видеть небо, лишат его благодати, и у вас останется только ваша земля как холодное, темное и бесплодное пристанище. Землю-то у нас не отнять. Мы на ней сидим и с места не сдвинемся. Мы, потеснив других, просторно расположились здесь, и мы в своем праве. Как агнцы на лугу — на зеленом ковре, который мать расстелила на радость нам. Этого у нас не отнять. Может, мы и отлучаемся ежедневно, но мы остаемся здесь.
Быть с небожителями
И — останемся. Удел наш — любить и страдать. Здесь! Вне судьбы, словно спящий младенец, д
Так вот почему, Земля{25}, человек от груди твоей отлучен, своей же гордыней: твои дары и узы нежности презрев, ищет он, дикий, лучшей жизни! Для чужого земля наша смертоносна. На пути из Ничто в Ничто, между Ничто и Ничто. Мы у себя дома, но кто нас за это поблагодарит? Хорошо, что земля создает прохладу. Гостеприимно теплится в окнах свет, воздух согрет очага безобидным жаром. Вдруг голос чуждый — и вспрянули стада. Мы Чужака не видим, а узнаем, что он рядом, услышав звякнувший на ветру флюгер. Имя его нам неведомо, приходит он только ночью. Молчит среди нас, живых. Мы же… Мы же… На что бы мы ни смотрели, мы ищем самих себя. Растем и становимся лесом.
Примечания
1
Так назвал его в 1928 г. Макс Коммерель (1902–1944), немецкий поэт и эссеист из круга Стефана Георге. Эта точка зрения была подробно обоснована Мартином Хайдеггером в статьях 1937–1944 гг. (См.:
2
У Гёльдерлина в «Празднике мира» об умерших поэтах сказано: «И дорогие друзья, верные облака, / Тебя тоже окружали тенями…»