Слова обнаруживает свидетельство современника, будет совершенно неверным. {См. также: Новосельцев А. П. К вопросу об одном из древнейших титулов русского князя//История СССР. 1982. № 4. С. 150–159.}] Трудно сказать, об одном и том же Святославе идет речь в двух этих произведениях или Игорева песнь говорит о другом одноименном князе. Но совпадение в титуле весьма примечательно.

Из летописи же взяты некоторые мотивы сна киевского князя Святослава, в их числе «дебрьские сани», на которых возили покойников.[См. в Ипатьевской летописи под 1015 г. о похоронах Владимира: «межи кл?тми проимавъше помостъ, в ковьр? опрятавши, и ужи св?сиша и на землю и възложивъша и на сани» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 115). Мотивы сна Святослава исчерпывающе исследованы М. П. Алексеевым в его работе: К «Сну Святослава» в «Слове о полку Игореве»//Слово. Сб.-1950. С. 226–248. {См. также: Салмина М. А. Дебрь Кисаню//Энциклопедия. Т. 2. С. 93–96; Соколова Л. В. Сон Святослава//Там же. Т. 5. С. 30– 39.}]

В Слове находится довольно странная фраза о том, что половцы взимали дань «по б?л? отъ двора». И это после того, как они полонили Игоря и разграбили южнорусские земли. Перед нами чисто литературная реминисценция. Ее источник— летописное выражение «по б?л? и в?верици… от дыма» (859 г.).[ПСРЛ. Т. 2. Стб. 14. Дым был устойчивой единицей. Еще Игорь дал Свенельду право сбора дани «по черне куне от дыма» (НПЛ. С. 109).] Сохранилось даже «от» вместо «со». Д. С. Лихачев прав, когда говорит, что автор Слова вспоминал «старую летописную формулу… за которой не могло уже крыться реального содержания, так как сборы дани скорее всего должны были во второй половине XII в. совершаться деньгами, а не мехом».[Лихачев. Слово. С. 71.] К тому же если в IX в. дань хазарам платилась, то можно сомневаться, что в XII в. русские княжества платили подобную дань половцам.[Д. С. Лихачев справедливо пишет, что в данном случае «автор „Слова“ допускает явную гиперболу. Половцы не собирали систематически дани с русского населения» (Лихачев. Слово-1955. С. 71). По Б. А. Рыбакову, фраза «выпадает из общего тона событий 1185 г., так как тогда половцы… не ограничивались данью соболями, а забирали женщин и детей» (Рыбаков. «Слово» и современники. С. 42).] В. Л. Янин обратил наше внимание на то, что «в южной Руси с середины XI в. до XIV в. нет ни одного клада, ни одной монетной находки». В. Л. Янин принимает как первичное чтение Лаврентьевской и Новгородской 1 летописей («по б?л?и вевериц?»), а Ипатьевской («по б?л? и в?верици») — как вторичное. Но раз так, то первичное чтение «можно датировать лишь тем временем, когда „бела“ стала денежной единицей, т. е. не ранее второй половины XIII в. Соответствующее место в Слове о полку Игореве представляется нам результатом прямого заимствования из этой позднейшей редакции Повести временных лет».[Янин В. Л. Берестяные грамоты и проблемы происхождения новгородской денежной системы XV в.//ВИД. Л., 1970. Т. 3. С. 169. См. возражения А. Г. Кузьмина (Кузьмин А. Г. Термин «бела» древнерусских памятников//Средневековая Русь. М., 1976. С. 67–70).] Ведь «б?ла» стала денежной единицей только на рубеже XIII–XIV вв., да и то в Новгороде.[Ср.: Срезневский. Материалы. Т. 1. Стб. 317; Обсуждение одной концепции. С. 139. Составители «Словаря-справочника» даже не упоминают «белу» в значении денежной единицы (Словарь-справочник. М.; Л., 1965. Вып. 1. С. 47). Первые сведения о «белах» датируются концом XIV в., ибо закладная Васильевых составлена была не в XIII–XIV вв., а в середине XIV в. (ГВНиП. № 197).] Ее появление в Слове о полку Игореве может быть объяснено только непосредственным влиянием летописного текста, помещенного под 859 г. Понимание в летописном контексте «б?лы» как белки маловероятно, ибо «веверица» и есть белка (т. е. тогда была бы явная тавтология). [Шарлемань Н. В. Из реального комментария к Слову о полку Игореве // ТОДРЛ. М.; Л., 1948. Т. 6. С. 118.] Возможно, именно как тавтологию и понял летописный текст автор Слова, откинув синонимическую «веверицу».[Веверицу отождествлял с белкой еще И. Н. Болтин в комментариях к Русской Правде: «вевериц сиречь белок» (Правда Русская, или Законы великих князей… СПб., 1792. С. 19).] Если признать верным наш вывод о том, что в сентенции о «беле» в Игоревой песни звучат летописные отголоски, то очень интересна будет замена «дыма», казалось бы, вполне ему равнозначным «двором». Но уже в 964 г. вятичи платили «дань… козаром по щелягу от рала», т. е. от плуга, а не от «двора».[ПСРЛ. Т. 2. Стб. 53.] Двор стал окладной единицей лишь в XVII в. Еще в XIV–XVI вв. облагались налогами выти, обжи, сохи. Переход к подворному обложению был длительным процессом. Первым подворным налогом был «подымный сбор» 1613–1639 гг. Однако введение дворовой единицы для важнейших налогов произошло после 1679 г. В XII в. дань платили от погоста (со времен княгини Ольги),[Памятники русского права. М., 1953. Вып. 2. С. 39–43, 117–118.] верви, т. е. она раскладывалась на своих членов самой общиной. Такой же порядок взимания уголовных штрафов (вир) знает и Русская Правда Пространной редакции для города и деревни («виревную платити» ст. 3, «платити по верви» ст. 6). Монголы ввели «число», за единицу считая «дом» или семью.[ «Почаша ездити оканнии по улицам, пишюще домы крестияньскыя» (НПЛ. С. 311). В грамоте Олега Рязанского (1356–1387) население погостов исчислялось «семьями» (АСЭИ. М., 1964. Т. 3. № 322). Подробнее об этом см.: Насонов А. Н. Монголы и Русь: История татарской политики на Руси. М.; Л., 1940. С. 14–15.] В этом, возможно, сказался не только порядок обложения, принятый в Китае, но и давнишняя традиция платы дани иноплеменникам с «дыма», «дома». Итак, «двор» не был на Руси окладной единицей до XVII в.

На каком основании «дым» в Слове все же заменен «двором»? Кроме позднейших ассоциаций тут, может быть, сыграл роль летописный рассказ 946 г. Ольга, как известно, подошла к городу древлян и потребовала, чтобы древляне «ялися по дань», уплатив «от двора по три голуби и по три воробьи».[А. Г. Кузьмин считает, что этот рассказ «отражает практику XII в., а не X в.», так как, по А. А. Шахматову, он принадлежит составителю Повести временных лет (Кузьмин. Ипатьевская летопись. С. 67). Соответствие легенды X в. юридической практике XII в. не определяется вопросом о времени происхождения записи этой легенды.] Эта-то ассоциация «дань — двор» и могла быть использована в Слове.

Автор Слова допускает ошибки тогда, когда соединяет Задонщину с летописью. Так, он написал, что князь Борис погиб в 1078 г. «за обиду Ольгову», хотя Олег Святославич отговаривал его от выступления против коалиции князей («рече Олегъ к Борисов?: не ходиви противу, не можев? стати противу чотырем княземь»).[ПСРЛ. Т. 2. Стб. 192.] В данном случае автора Слова о полку Игореве подвела формула Задонщины, которой он воспользовался для характеристики гибели Бориса.

Но особенно резко различаются Ипатьевская летопись и Слово по своей идейной направленности. Автор Слова о полку Игореве начисто лишен идеологических устремлений, связанных с феодальной раздробленностью. Общерусское понятие «Русской земли» в Слове не соответствует представлению о Русской земле как о Киевщине, встречающемуся в Ипатьевской летописи.[Ср.: Там же. Стб. 624. Миросозерцание автора Слова отличается и от круга представлений Даниила Заточника (XII в.). «Русская земля, — писал Б. А. Романов, — мысль о которой держит на себе весь идейный строй „Слова о полку Игореве“, и близко не лежала к словарному составу и запасу понятий Даниилова „Слова“» (Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. М.; Л., 1966. С. 21).] К «земле Руськой» обращает свои проникновенные призывы автор «Слова о погибели», писавший около 1238–1246 гг. Для него Русь — все те земли, которые были «покорены» великому князю Всеволоду.[Бегунов Ю. К. Памятник русской литературы XIII века «Слово о погибели Русской земли». М.; Л., 1965. С. 156–157.] Исследователи «Слова о погибели» считают, что его автором был «выходец с южной Руси»[Бегунов Ю. К. Памятник русской литературы XIII века «Слово о погибели Русской земли». М.; Л., 1965. С. 123.] или лицо, писавшее свое произведение в Киеве.[Соловьев А. В. Заметки к «Слову о погибели Рускыя земли»//ТОДРЛ. М.; Л., 1958. Т. 15. С. 102.] В трагической обстановке начавшегося порабощения Руси татарами автор вкладывал в южнорусское понятие «Русской земли» гораздо более широкое содержание, чем летописцы XII в.

Впрочем, и оно резко отлично от «Русской земли», выступающей в Слове о полку Игореве. Для автора «Слова о погибели» «земля Русская» имеет совершенно конкретные пределы и государственные формы. Это владения владимиро-суздальского князя Ярослава Всеволодовича. Пределы «Русской земли» Слова о полку Игореве расплывчаты, они не связаны с каким-либо государственным единством, лишены той конкретности, которая характерна для памятников XII–XIII вв.[В 1951 г. А. Н. Насонов выпустил в свет книгу о Русской земле и образовании территории древнерусского государства (Насонов. «Русская земля»). Хотя он тщательно изучил понятие «Русской земли» в источниках до XIII в., ни одной ссылки на неоднократное упоминание «Русской земли» в Слове о полку Игореве в книге А. Н. Насонова мы не найдем. {См. также: Робинсон А. Н. «Русская земля» в «Слове о полку Игореве»//ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 31. С. 123–136; Бобров А. Г. Русская земля//Энциклопедия. Т. 4. С. 243–245.}] Зато они соответствуют употреблению этого термина в Задонщине.

А. И. Клибанов обратил мое внимание на то, что вся картина рождения замысла Игоря о побеге из