летописи рассказ о «первых временах» Древней Руси начинается с картины взимания дани варягами и хазарами, изгнания варягов славянами, которые «почаша сами в соб? волод?ти… и быша усобиц? в них». [ПСРЛ. Т. 2. Стб. 14.] Летописное «усобиц?» совпадает с формой Слова о полку Игореве. Кстати, именно из этого летописного фрагмента взято в Слово сообщение о платеже дани «по б?л?… от дыма». Впрочем, окончание на — ? может быть также украинизмом, характерным для языка автора Игоревой песни. Прилагательные в Слове в род. ед. ч., им. и вин. мн. ч. женского и род. и вин. мн. ч. мужского рода даются с окончанием на — я, т. е. по славянским нормам[См.: Обнорский. Очерки. С. 152.] (принятым, кстати, и в литературе XVIII в.), но отличающимся от норм, принятых для существительных. Это расхождение в нормах также не свойственно для древнерусского языка.

Из изолированных фактов архаических форм Слова С. П. Обнорский приводит существительные «пустыни» им. ед. ч. и «дни» род. ед. ч.[См.: Обнорский. Очерки. С. 155.] Однако первый случай, возможно, является опиской, происшедшей ввиду сходства букв «и» и «я» в скорописи XVIII в.[Об этом см. также главы III, VII.] Форма же «другаго дни» близка к обычным народным и книжным оборотам.[Барсов. Слово. Т. 3. С. 193.]

Разбирая выражение «връху древа», H. М. Дылевский писал, что форма «връху» в сочетании с генитивом воспроизводит старославянскую конструкцию. Он считает, что эту форму, бытующую в древнерусской письменности, никакой автор XVIII в. повторить бы не смог.[Дылевский H. М. Заметки к «Слову о полку Игореве» // Известия на Института за български език. София, 1968. Кн. 16. С. 269–279.] Это заблуждение, ибо подобная форма была не только широко бытовавшей в Древней Руси, но и хорошо известной в Библии.[Ср. «возложи его на жертвенник верху дров» (Быт. 22: 9), «ношашеся ковчег верху воды» (Быт. 7: 18), «возложиша верху главы его» (Мф. 27: 37), «верху горы стоя» (Мф. 5: 14).] Отсюда-то ее и мог почерпнуть составитель Игоревой песни.

В Слове можно найти книжный тип склонения существительных с основой на — ес-: «на небес?», «старыми словесы», однако «т?ла», «т?лу», «т?л?».[Обнорский. Очерки. С. 155.] На подобную книжную норму на примере «слово» дает Мелетий Смотрицкий, предлагая «т?ло» склонять по второму склонению. [Смотрицкий. Грамматика, л. 108 об., 116–116 об.] Замена окончания «и» на «?» в слове «небес?» могло объясняться и особенностями украинской орфографии.

В Слове обнаруживается устойчивость звательной формы существительных («О Руская земле», «Великий княже Всеволоде» и др.).[Исключение «Инъгварь и Всеволодь и вси три Мстиславичи».] Эта форма чрезвычайно распространена и в поздней (XVII–XVIII вв.) литературе, как русской, так и украинской.

В слове «шеломя», как установил С. П. Обнорский, мы встречаемся с суффиксальным элементом вторичного происхождения (-ян-, а не — ен-, ср. «шеломянем»). Это также явление позднее, которое С. П. Обнорский стремился «нейтрализовать» ссылкой на то, что оно «могло содержаться в промежуточном списке».[Обнорский. Очерки. С. 155.] Надо сказать, что от гипотезы С. П. Обнорского о промежуточных списках Слова постепенно отказываются даже сторонники раннего происхождения памятника.[Панъкевич И. Два вопроса, связанные с дискуссией про Слово о полку Игореве // Slavia. 1956. Roc. 25. Ses. 1. S. 60–62.] Другой суффикс — ядь (-адь), встречающийся в Слове («чернядь»), хорошо известен живому украинскому языку.[Виноградова В. Л. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина» по некоторым данным морфологии //Слово. Сб.-1962. С. 256, 260, 262.]

«Нового типа образование» находит С. П. Обнорский и в существительном «стремень»: [С. П. Обнорский считает эту форму слова «стремень» образованием нового типа, диалектного происхождения, попавшим в Слово под пером «последнего его переписчика» (Обнорский. Очерки. С.155.] «въступи въ златъ стремень» (в Задонщине — «стремя»), «ступаетъ въ златъ стремень», «вступита… въ злата стремень». Для автора Игоревой песни «стремень» — слово мужского рода. Отсюда и грубые ошибки в согласовании с прилагательными, и ошибочная форма двойственного числа.[С. П. Обнорский говорит в данном случае о «порченом контексте» Слова.] Примеры с употреблением у прилагательных и местоимений форм именительного падежа мн. числа мужского рода в функции женского рода (например, «они же сами княземъ славу рокотаху», «страны ради, гради весели») С. П. Обнорский также считает унаследованными «от промежуточного списка памятника».[Обнорский. Очерки. С. 154.]

С. П. Обнорский отмечает также «архаические образования форм дательного, творительного, местного падежей мн. числа (с отсутствием новых форм на — амь, — ами, — ахъ). Впрочем, здесь неясна форма тв. мн. цепи («молотятъ цепи харалужными») вместо „цепьми“».[Обнорский. Очерки. С. 154–155.] Однако в данном случае мы можем иметь дело не просто с «архаическими образованиями», а с нормами церковнославянского языка. Новую морфологическую структуру можно обнаружить в прилагательном «каменный» (вм. «камянъ»), в род. мн. ч. «князей» (вм. «князь»).[Обнорский. Очерки. С. 165, 169.] В местоимениях 2-го лица и возвратных абсолютно преобладание дательного и местного ед. ч. с гласным е, а не о в корне (теб?, себ?). В этом также С. П. Обнорский усматривает «позднейшее наслоение».[Обнорский. Очерки. С. 157.]

B. Н. Новопокровская обратила наше внимание на то, что в Слове уже начинает распространяться род. — вин. мн. ч. на представителей животного мира: «птичь убуди», «пасет птиць». Это явление очень позднее. П. С. Кузнецов пишет: «Еще позднее род. — вин. мн. ч. распространяется на название животных. Примеры, свидетельствующие об этом, представлены в памятниках лишь с XVII в. Ср.: „и оу той привады птицъ прикормить… и птиць от той привады отгонитъ (Улож. Алекс. Мих., гл. X, 216)“».[Борковский В. И., Кузнецов П. С. Историческая грамматика русского языка. М., 1963. С. 210. Поэтому заблуждается А. Н. Котляренко, считающий, что в Слове «для названий животных употребляется лишь форма винительного падежа» (Котляренко. Сравнительный анализ. С. 165).]

C. П. Обнорский считает употребление у существительных среднего рода в вин. мн. ч. флексии — ы- («забралы», «озеры», «облакы» Ек.) «диалектным явлением, отраженным последним писцом памятника». Но он сам же отмечает, что «формы приведенного типа широко известны в современном диалектном употреблении».[Обнорский. Очерки. С. 155.] В другой работе он даже указывал «слабое проявление форм на — ы, — и до Петровской эпохи».[Обнорский С. П. Именное склонение в современном русском языке. Л., 1931. Вып. 2. С. 125.] Перед нами, следовательно, явление сравнительно позднее. Связывать его преимущественно с Новгородом, как это делает С. П. Обнорский, просто невозможно.

Отмеченный H. М. Дылевским факт палатализации задненебных согласных в «исходе слов»[Дылевский H. М. Лексические и грамматические свидетельства… С. 226.] известен для многих аналогичных случаев Ипатьевской летописи: «по Волз?» (1024, 1071 гг.), «на Немиз?» (1067 г.), «на р?ц?» (1185 г.), «по Ольз?» (913 г.), «луци» (1184 г.), «волци» (1097 г.), «полци» (1185 г.). И в данном случае книжная традиция (хорошо известная переписчикам XVIII в. и книжникам XVII в.) соприкасается с явлениями, встречающимися в современном белорусском языке.[См. также: Смотрицкий. Грамматика, л. 109, 110, 120 и др.] Из 13 форм притяжательных прилагательных со смягченным согласным основы, как установил H. М. Дылевский, 8 находят соответствие в летописи и только «Боянь», «Троянь», «Стрибожь», «Дажьбожь» и «пардужь» там не встречаются, хотя и Стрибог, и Даждьбог, и пардус могли быть взяты из летописи.[Дылевский H. М. Лексические и грамматические свидетельства… С. 230.]

H. М. Дылевский подметил, что в Слове встречаются 8 случаев дат. падежа ед. ч. имен лиц и собственных имен мужского рода с флексией — ови. Он же отметил, что подобными формами насыщена Ипатьевская летопись, в отличие от Лаврентьевской.[H. М. Дылевский пишет, что «наиболее насыщенную такими формами Ипатьевскую летопись, как источник возможного воздействия, мы должны отбросить, так как на ее присутствие в творческой лаборатории мнимого подделывателя скептики не предъявляют претензий» (Там же. С. 223). Как мы видим, H. М. Дылевский отвергает возможность воздействия летописи на Слово лишь на том основании, что об этом «скептики» не писали. Основание, как мы могли убедиться, более чем недостаточное.] Именно там, кстати сказать, и находим «королеви» (1188 г.), «Игореви» (1185 г.), «Романови» (1188 г.), «по Дунаеви», т. е. половину случаев, известных Слову. Окончание на — ови встречается также в украинском, белорусском и польском языках. Знает его и «Грамматика» Мелетия Смотрицкого.[Смотрицкий. Грамматика, л. 118.]

В пользу первичности Слова, по мнению А. Н. Котляренко, говорит часто употребляемая форма дательного принадлежности.[Котляренко. Сравнительный анализ. С. 160–161.] Но эта синтаксическая конструкция хорошо известна старославянскому языку вплоть до XVIII в.[Ломтев Т. П. Очерки по историческому синтаксису русского языка. М., 1950. С. 438–439.] Зато в древних грамотах она встречается крайне редко, а в берестяных грамотах и вовсе отсутствует.[Борковский В. И., Кузнецов П. С. Историческая