В период девяностых годов мы продемонстрировали, что экономика может функционировать при уровнях безработицы ниже 4 процентов без ускорения инфляции. В некоторых регионах страны и среди некоторых групп работников уровень безработицы упал ниже 2 процентов.
В большей части Европы статистика занятости показывала худшие, чем в Америке, результаты, и на протяжении длительного времени. Но решение проблемы занятости требует большего, чем просто «гибкости рынка труда», — которая стала почти что кодовым названием для снижения заработной платы и гарантированности рабочего места. Во многих странах более низкие минимальные уровни заработной платы вели и некоторому повышению занятости среди наименее квалифицированных работников, когда работодатели проявляли, по-видимому, готовность платить за право более свободной перегруппировки персонала. Очевидно, что в прежние десятилетия защита рынка труда была несколько более сильной, и тем не менее уровень безработицы был гораздо ниже, и в странах с самой сильной защитой рынка труда, таких как Швеция, рынки труда функционировали гораздо лучше. Европа, даже больше чем Америка, нуждается в пересмотре своих обязательств по поддержанию полной занятости с тем, чтобы обеспечить рабочее место каждому желающему работать, принять такие меры, как развитие образовательных систем и программ переподготовки, способных повысить мобильность рабочей силы, и что еще более важно, взять на вооружение макроэкономическую политику, предполагающую поддержание полной занятости. К сожалению, экономическая организация Европы ведет сейчас арьергардные бои; там больше озабочены инфляцией, чем занятостью и ростом. В мандате ее Центрального банка основное внимание уделяется инфляции. При этом еще существует Пакт стабильности, подрывающий способность европейских стран проводить финансовую политику, стимулирующую рост. (При этом, разумеется, Европа смогла избежать огромных бюджетных дефицитов, которые лишь с минимальным стимулирующим воздействием на экономику создал Буш, хотя многие правые в Европе, видимо, хотели бы последовать его примеру. В то время как Клинтон успешно отразил попытку республиканцев провести поправку к конституции, требующую обязательной сбалансированности бюджета, означавшую конец эра кейнсианской экономики, европейцы радостно согласились с Пактом, связывающим их по рукам и ногам). Последствия этого выбора начинали сказываться уже в первые годы нового тысячелетия.
СОЗДАНИЕ ВОЗМОЖНОСТЕЙ
Смещение акцентов от исходов к возможностям отражает параллельный сдвиг от дохода к активам, создающий для индивидуумов возможности самим строить свою жизнь и максимально использовать свой потенциал.
Некоторые предлагают наделять каждого американца при рождении, определенной суммой, которая может быть инвестирована в его будущее{134}. Это не только обеспечило бы минимальную экономическую защиту, но и предоставило бы индивидуумам большую свободу в выборе на поворотных точках своей жизни. Сегодня слишком много молодых американцев заканчивают колледжи и аспирантуру, обремененные очень высокой задолженностью, что, в частности, ограничивает их возможности поступления на государственную службу.
Наделение американца средствами при рождении есть как политическое, так и экономическое решение. Ниже я кратко прокомментирую его политические аспекты.
ИНТЕРГЕНЕРАЦИОННАЯ УСТОЙЧИВОСТЬ СПРАВЕДЛИВОСТИ
Наряду с обеспечением честности и справедливости по отношению к ныне живущим, мы должны помнить о справедливости по отношению к будущим поколениям. Это одна из причин нашей озабоченности деградацией окружающей среды. Загрязняя атмосферу, изменяя климат повышенной концентрацией парниковых газов, как мы это делали на протяжении последних двух столетий, мы ставим под угрозу благополучие наших детей и внуков.
И именно поэтому мы должны обращать внимание не только на социальную справедливость сегодняшнего дня, но и на устойчивость этой справедливости, которая подразумевает благополучие поколений, в том числе сохранение окружающей среды, сбережение наших природных ресурсов, поддержание нашей инфраструктуры и развитие нашего культурного достояния.
ПОЛИТИКА И ВЛАСТЬ
Связи между богатством и политической сферой уже длительное время вызывают в Америке беспокойство. Наша демократия несовершенна. Наша система создает видимость того, что один человек имеет один голос. Только немногие консерваторы открыто признают, что граждане должны получить право продавать свои голоса. (Ведь такая продажа, совершенная свободно и открыто, рассуждают они, повышает благосостояние как продавца, так и покупателя, иначе бы такая сделка не совершилась.) Но косвенно, через СМИ, голоса покупаются и продаются. Людям нужна информация, их нужно убедить, чтобы они не поленились сходить проголосовать, а иногда даже доставить к избирательным урнам, и все это стоит больших денег. Поэтому такую огромную роль играют пожертвования в избирательные фонды. Но отдельные спонсоры и еще в большей мере корпорации требуют компенсации за свои пожертвования. Они покупают поддержку государства — конечно не в такой грубой форме, как в некоторых странах, где политики просто берут взятки, но и у нас связь между политикой и деньгами видна невооруженным глазом. И именно поэтому такое большое значение имеет реформа финансирования избирательных кампаний, которая должна разорвать связь между деньгами и политикой, ибо если этого не произойдет, мы будем продолжать отстаивать в политике узкогрупповые интересы и корпоративные интересы будут преобладать над интересами рядовых граждан.
Сегодня информация играет гораздо большую роль, чем когда-либо. Если Интернет был в каком-то смысле демократической силой, то рост концентрации СМИ, охватывающий одну страну за другой, сильно подорвал реальную демократию. В России мы наблюдаем самый крайний случай: на смену контролируемому государством телевидению пришло контролируемое олигархами, а затем оно было вновь поставлено под контроль государства. В то же время в период девяностых годов ограничения на концентрацию СМИ были ослаблены. В Соединенных Штатах мы имели возможность потребовать от теле- и радиостанций, чтобы они в обмен на право пользования общественным эфиром обеспечивали широкое освещение избирательных кампаний на справедливой основе; это можно было провести так, что роль пожертвований в предвыборной борьбе снизилась бы достаточно существенно. Но такая реформа не отвечала ни интересам СМИ, зарабатывающих на рекламе, ни корпораций, зарабатывающих на власти, которую они приобретали, финансируя избирательные кампании. Хотя у нас и нет открытой купли-продажи голосов, те, кто добивался политического рынка, где продавались бы и покупались политики, сегодня празднуют победу.
За последние тридцать лет было сделано три крупных шага в направлении повышения электоральной демократии{135}. И отчасти благодаря этим успехам мы сегодня знаем, что нам еще нужно сделать. Афроамериканцы, которых в значительной части Соединенных Штатов не допускали до избирательных урн (и даже сегодня есть места, где им чинят помехи), могут сегодня участвовать в выборах. Мы должны были бы облегчить процедуру регистрации избирателей, и Клинтон попытался сделать это, но были и те, кто хотел усложнить ее. В то же время демократия означает нечто большее, чем периодически проводимые выборы. Она включает осмысленное
