below (было плавное скольжение = изменение температуры до беспрецедентного максимума в пятнадцать градусов ниже нуля; height — высшая точка, максимум). To atone for this (чтобы компенсировать это; to atone for — компенсировать, возмещать), outer space smote the earth with its cold till the mercury froze (космос наказал землю своим холодом до замерзания ртути; to smite — наказать, покарать) and the spirit thermometer remained more than seventy below for a fortnight, when it burst (а спиртовой термометр оставался в течение двух недель /на отметке/ более 70 /градусов/ ниже /нуля/, когда = пока он не лопнул; to burst — взорваться, лопнуть). There was no telling how much colder it was after that (после этого невозможно было определить, насколько холоднее стало; to tell — осознавать, понимать, постигать). Another occurrence, monotonous in its regularity (еще одним событием, однообразным по своей регулярности), was the lengthening of the nights (было удлинение ночей), till day became a mere blink of light between the darkness (пока день не стал лишь мгновением света во тьме; blink — мерцание, мигание; мгновение, миг, момент).
It was very lonely at Twenty Mile. The bleak vastness stretched away on every side to the horizon. The snow, which was really frost, flung its mantle over the land and buried everything in the silence of death. For days it was clear and cold, the thermometer steadily recording forty to fifty degrees below zero. Then a change came over the face of things. What little moisture had oozed into the atmosphere gathered into dull grey, formless clouds; it became quite warm, the thermometer rising to twenty below; and the moisture fell out of the sky in hard frost-granules that hissed like dry sugar or driving sand when kicked underfoot. After that it became clear and cold again, until enough moisture had gathered to blanket the earth from the cold of outer space. That was all. Nothing happened. No storms, no churning waters and threshing forests, nothing but the machine-like precipitation of accumulated moisture. Possibly the most notable thing that occurred through the weary weeks was the gliding of the temperature up to the unprecedented height of fifteen below. To atone for this, outer space smote the earth with its cold till the mercury froze and the spirit thermometer remained more than seventy below for a fortnight, when it burst. There was no telling how much colder it was after that. Another occurrence, monotonous in its regularity, was the lengthening of the nights, till day became a mere blink of light between the darkness.
Neil Bonner was a social animal (Нил Боннер был социальным животным/существом = человеком общительным). The very follies for which he was doing penance had been bred of his excessive sociability (сами безрассудные поступки, за которые он расплачивался: «подвергался епитимии», были порождены его чрезмерной общительностью; penance — покаяние, епитимья; искупление; to do penance — подвергнуться епитимии; to breed — порождать; вызывать). And here, in the fourth year of his exile, he found himself in company (и тут, на четвертый год его ссылки, он очутился в компании) — which were to travesty the word (которой суждено было исказить это слово; to travesty — представлять пародию; пародировать; искажать) — with a morose and speechless creature (с замкнутым и молчаливым созданием; morose — замкнутый, сердитый, мрачный, угрюмый, печальный) in whose sombre eyes smouldered a hatred as bitter as it was unwarranted (в угрюмых глазах которого тлела ненависть, столь же сильная, сколь и необоснованная; warrant — ордер /на арест, обыск и т. п./; предписание; приказ; правомочие; полномочие; основание; to warrant — служить оправданием, основанием). And Bonner, to whom speech and fellowship were as the breath of life, went about as a ghost might go (и Боннер, для которого беседа и дружеские отношения были словно глоток жизни, бродил, как, возможно, бродит привидение; speech — разговор, беседа; fellowship — товарищество, братство; чувство товарищества, дружеские отношения; to go about — расхаживать, ходить туда и сюда; свободно передвигаться), tantalized by the gregarious revelries of some former life (терзаемый общительными пирушками некой прежней жизни; to tantalize — манить, соблазнять, дразнить, мучить, подвергать танталовым мукам; gregarious — коммуникабельный, контактный, общительный; revelry — пирушка, попойка; шумное веселье). In the day his lips were compressed, his face stern (днем его губы были сжаты, /а/ лицо сурово); but in the night he clenched his hands (но ночью он сжимал кулаки), rolled about in his blankets (перекатывался в одеялах), and cried aloud like a little child (и громко рыдал, как маленький ребенок; to cry — кричать, вопить; плакать, рыдать, лить слезы; aloud — вслух, во весь голос, громко, громогласно). And he would remember a certain man in authority and curse him through the long hours (и он вспоминал некоего начальника и проклинал его на протяжении долгих часов). Also, he cursed God (также он проклинал Бога). But God understands (но Бог понимает). He cannot find it in his heart to blame weak mortals who blaspheme in Alaska (он не решается осуждать слабых смертных, которые богохульствуют на Аляске; to find it in one’s heart to do smth. — решаться сделать что-либо /обыкн. в отрицат. предлож./: «найти это в своем сердце, чтобы /смочь/ сделать что-либо/»; to blame — порицать, осуждать, критиковать; возлагать вину, обвинять, винить).
Neil Bonner was a social animal. The very follies for which he was doing penance had been bred of his excessive sociability. And here, in the fourth year of his exile, he found himself in company — which were to travesty the word — with a morose and speechless creature in whose sombre eyes smouldered a hatred as bitter as it was unwarranted. And Bonner, to whom speech and fellowship were as the breath of life, went about as a ghost might go, tantalized by the gregarious revelries of some former life. In the day his lips were compressed, his face stern; but in the night he clenched his hands, rolled about in his blankets, and cried aloud like a little child. And he would remember a certain man in authority and curse him through the long hours. Also, he cursed God. But God understands. He cannot find it in his heart to blame weak mortals who blaspheme in Alaska.
And here, to the post of Twenty Mile, came Jees Uck (и вот в факторию Двадцатой Мили пришла Джиз Ак), to trade for flour and bacon, and beads, and bright scarlet cloths for her fancy work (чтобы поменяться на муку, и бекон, и бусы, и яркую алую ткань для вышивок; to trade for — поменяться на). And further, and unwittingly, she came to the post of Twenty Mile to make a lonely man more lonely (а в дальнейшем, невольно, она приходила на торговый пост Двадцатой Мили, чтобы сделать одинокого мужчину еще более одиноким), make him reach out empty arms in his sleep (заставить его протягивать пустые руки во сне). For Neil Bonner was only a man (ибо Нил Боннер был всего лишь /обычный/ мужчина). When she first came into the store, he looked at her long (когда она впервые вошла в склад, он долго смотрел на нее; store — пакгауз, склад; хранилище; магазин), as a thirsty man may look at a flowing well (как томимый жаждой человек может смотреть на струящийся родник). And she, with the heritage bequeathed her by Spike O'Brien (а она с наследием, завещанным ей Спайком О'Брайеном), imagined daringly and smiled up into his eyes (допустила дерзкую мысль и улыбнулась прямо ему в глаза; to imagine — воображать; допускать, полагать, предполагать; выдумывать), not as the swart-skinned peoples should smile at the royal races (не так, как смуглокожие народы должны улыбаться королевским расам), but as a woman smiles at a man (а как женщина улыбается мужчине). The thing was inevitable (ситуация оказалась неизбежной); only, he did not see it (только он не понимал этого), and fought against her as fiercely and passionately as he was drawn towards her (и боролся против нее так же неистово и страстно, как его тянуло к ней; to fight — бороться, сражаться). And she (а она)? She was Jees Uck, by upbringing wholly and utterly a Toyaat Indian woman (она была Джиз Ак, по воспитанию полностью и целиком тояатская индейская женщина = индианка-тояатка).
And here, to the post of Twenty Mile, came Jees Uck, to trade for flour and bacon, and beads, and
