—
Госпожа Чибас промолчала.
— Вот видите, почему этот диалог так непрост, — сказал Грин.
— Не знаю, насколько он непрост, — возразил я. — Полгода назад я встречался с организацией под названием «Альфа-66» в Майами. Один из их девизов: «Три дня!» Вы знаете об этом?
— Нет… — ответили мужчины хором.
— Это означает, что, когда Кастро падет, у них будет три дня на то, чтобы убивать. Они считают, что нужно три дня для того, чтобы очистить Кубу от коммунистической чумы так, чтобы она больше никогда не вернулась.
— Мы сейчас говорим о ненормальных экстремистах… — сказал Фридман.
— Да, — согласился я. — Об экстремистах, уж это точно. Но они — кубинцы. Или
— Куба и до революции была несправедливым и коррумпированным обществом! — заявил Дэвид Фридман.
— А теперь стала справедливой и свободной от коррупции?
— Рауль, речь идет о
Я вертел в руках изысканную маленькую брошюру, которую мне только что дал официант, почти неслышно произнеся «простите».
— Надежде на то, что у вас в желудке останется место для фиников в карамели с анисовым сорбетом, козьим сыром и мятным медом? — спросил я. — Чертов коммунист.
— Рауль! — в телефоне раздался голос барабанщика Роберто.
Был ноябрь. Я переехал на Вашингтонские холмы и получил работу в книжном магазине в районе Морнингсайд. Магазин специализировался на латиноамериканской литературе, и там я последовательно отказывался выставлять книги Габриэля Гарсиа Маркеса. Теперь мы редко общались с Роберто.
— Рауль, немедленно включи телевизор!
— Какой канал?
— Я думаю, любой.
Я включил. Там показывали Европу. Было темно — здесь все еще стоял день, — а люди были одеты по-зимнему. Они носили камни.
— Боже мой, Рауль… Ты только посмотри, что творится. Все кончилось.
Люди трудились в приподнятом настроении. Они разбирали камни.
На протяжении последующих недель напряжение нарастало. Восточный блок в Европе исчез — казалось, что его вообще никогда не существовало. Мы могли порадоваться за венгров, но своя рубашка ближе к телу. А что делал Фидель? Внезапно его речи стали весомыми.
16 ноября, через неделю после падения Стены, Фидель говорил о том, как хорошо он научился готовить рис с бобами, когда сидел в тюрьме на острове Исла-дес-Писнес. 2 декабря он произнес речь о кубинских больницах и высокой детской смертности в Вашингтоне, округ Колумбия.
7 декабря в речи, транслировавшейся из Гаваны по радио и телевидению, Фидель говорил о кризисе в Восточной Европе:
Услышали ли мы слова «важные и необходимые реформы»? Нет, не услышали. Задолго до Рождества — понятия, не имеющего значения для социализма, — направление развития было обозначено. На этой дистанции Куба осталась в одиночестве.
25 декабря румыны казнили Николае Чаушеску и его жену. Никто не тронул и волоса на голове Фиделя. Его благословили на геополитическую изоляцию и полный государственный контроль над средствами массовой информации. Большинство кубинцев не знало, что происходит в мире.
Еще до окончания 1989 года простые кубинцы ощутили последствия этих событий. Начал пропадать бензин, и товары перестали доходить до потребителей. Миллиардные субсидии из Советского Союза быстро уменьшались. Кто-то сказал «рыночная цена», и полмира стало кричать: «Рыночная цена».
В начале 1990 года я начал посылать на Кубу деньги. У меня их было немного, и я знал, что режим украдет семьдесят пять процентов из отосланного (никто на Кубе не говорил «рыночная цена» про иностранную валюту), но я боялся, что моя дочь будет голодать. И Хуана с Висенте. Впервые в жизни или, возможно, впервые с тех пор, как Ирис была младенцем, я взял на себя груз ответственности. И я этим гордился.
Но в 1991-м стало еще хуже, в 1992-м — хуже, чем в 1990-м и 1991-м, вместе взятых, а в 1993-м…
…Куба оставалась на дистанции в одиночестве.
В первую майскую среду 1990 года я, как обычно, пошел в бар «Ленокс-лаунж», сел на ближайший ко входу диван напротив музыкального аппарата, который, когда работала моя знакомая официантка, всегда играл фанк. В тот день он исполнял «Sexual Healing[100]» Марвина Гэя. Гэя застрелил собственный отец, когда я сидел в психушке.
Я больше не ждал встречи с Мутулой, как мне кажется. Или я просто был нетерпелив? Может быть, он ждал меня и точно так же ругал? Я уже не помнил, какой он получил срок.
Песня «Sexual Healing» еще не доиграла, когда ко мне подошла женщина. Она не была постоянной посетительницей бара. Она бы определенно пережила слово на «н», но ее белки были слишком яркими, мимика — слишком живой, язык — слишком розовым, а тело — слишком гибким.
— Это случайно не ты ждешь Лероя?
— Лероя? — переспросил я.
— Да… ты кого-нибудь ждешь? Ты ведь приходишь сюда каждый месяц?
Она говорила со мной, как с ребенком, отчетливо произнося слова.
— Я не идиот, я всего лишь иностранец, — указал я.
Она засмеялась.
— Прости, — сказала она. — Ты ждешь Мутулу-Шмутулу или не знаю, как уж он там себя называет? Ты его друг из кубинской тюрьмы?
— Да! — обрадовался я. — Ты знаешь что-нибудь о нем?
— Джойс. — Она протянула мне руку. — Я младшая сестра Лероя… Мутулы.
— Рауль Эскалера. Это официантка тебя разыскала?
— Официантка… нет. Лерой умер. Он рассказал одному другу о вашей дурацкой договоренности, и я подумала, что мне надо прийти сюда и сказать, чтобы ты его больше не ждал.
— Он
— Я не умею читать по-испански. Но, по словам моего соседа, в письме написано «гибель при
