Николай, давайте все кувыркаться... Иванов. Тебе, Анюта, вредно стоять у открытого окна. Уйди, пожалуйста... (Кричит.) Дядя, закрой окно!.. Окно закрывается. Боpкин. Не забывайте еще, что через два дня нужно проценты платить Лебедеву... Иванов. Я помню. Сегодня я буду у Лебедева и попрошу его подождать. (Смотрит на часы.) Боpкин. Вы когда туда поедете? Иванов. Сейчас... Боpкин (живо). Постойте, постойте... ведь сегодня, кажется, день рождения Шурочки... Те-те-те-те... А я забыл... Вот память, а? (Прыгает.) Поеду, поеду... (Поет.) Поеду... Пойду выкупаюсь, пожую бумаги, приму три капли нашатырного спирта и хоть сначала начинай... Голубчик, Николай Алексеевич, мамуся моя, ангел души моей, вы всё нервничаете, ей-богу, ноете, постоянно в мерлехлюндии, а ведь мы, ей-богу, вместе черт знает каких делов могли бы наделать... Для вас я на все готов... Хотите, я для вас на Марфуше Бабакиной женюсь? Марфутка эта дрянь, черт, жила,

{11222}

но хотите, я женюсь? Половина приданого ваша... То есть не половина, а всё... Берите всё... Иванов. Будет вам вздор молоть... Боpкин. Нет, серьезно, ей-богу, хотите, я на Марфуше женюсь? Приданое пополам... Впрочем, зачем я это вам говорю? Разве вы поймете? (Дразнит.) 'Будет вам вздор молоть'. Хороший вы человек, умный, но в вас не хватает этой жилки, этого, понимаете ли, взмаха... Этак бы размахнуться, чтобы чертям тошно стало... Вы психопат, нюня, а будь вы нормальный человек, то через год имели бы миллион... Например, будь у меня сейчас 2300 рублей, я бы через две недели имел двадцать тысяч... Не верите? И это, по-вашему, вздор? Нет, не вздор... Вот дайте мне 2300 рублей, и я через неделю доставлю вам двадцать тысяч. На том берегу Овсянов продает полоску земли как раз против нас за 2300 рублей. Если мы купим эту полоску, то оба берега будут наши. А если оба берега будут наши, то, понимаете ли, мы имеем право запрудить реку... Ведь так? Мы мельницу будем строить, и как только мы объявим, что хотим запруду сделать, так все, которые живут вниз по реке, поднимут гвалт, а мы сейчас: коммен зи гер, если хотите, чтобы плотины не было, заплатите... Понимаете? Заревская фабрика даст пять тысяч, Корольков три тысячи. Монастырь даст пять тысяч. Иванов. Все это, Маша, фокусы... Если не хотите со мной ссориться, то держите их при себе. Боркин (садится за стол). Конечно... Я так и знал... И сами ничего не делаете, и меня связываете... ЯВЛЕНИЕ 3 Те же, Шабельский и Львов. Шабельский (выходя с Львовым из дома). Доктора те же адвокаты с тою только разницею, что адвокаты только грабят, а доктора и грабят и убивают. Я не говорю о присутствующих. (Садится на диванчик) Шарлатаны, эксплоататоры... Может быть, в какой-нибудь Аркадии попадаются исключения из общего

{11224}

правила, но... я в свою жизнь пролечил тысяч двадцать и не встретил ни одного доктора, который не казался бы мне патентованным мошенником... Боpкин (Иванову). Да, сами ничего не делаете и меня связываете... Оттого-то у нас и денег нет... Шабельский. Повторяю, я не говорю о присутствующих... Может быть, есть исключения, хотя впрочем... (Зевает.) Иванов (закрывая книгу). Что, доктор, скажете? Львов (оглядываясь на окно). То же, что и утром говорил: ей немедленно нужно в Крым ехать. (Ходит по сцене.) Шабельский (прыскает). В Крым... Отчего, Миша, мы с тобой не лечим? Это так просто... Стала перхать или кашлять от скуки какая-нибудь мадам Анго или Офелия, бери сейчас бумагу и прописывай по правилам науки: сначала молодого доктора, потом поездка в Крым, в Крыму татарин, на обратном пути отдельное купе с каким-нибудь проигравшимся, но милым pschutt'ом... Иванов (графу). Ах, не зуди ты, зуда!.. (Львову.) Чтобы ехать в Крым, нужны средства. Допустим, что я найду их, но ведь она решительно отказывается от этой поездки... Львов. Да, отказывается... Пауза. Боpкин. Послушайте, доктор, разве Анна Петровна уж так серьезно больна, что необходимо в Крым ехать?.. Львов (оглядывается на окно). Да... чахотка... Боpкин. Пссс... нехорошо... Я сам давно уже по лицу замечал, что она не протянет долго... Львов. Но... говорите потише... В доме слышно... Пауза. Боpкин (вздыхает). Жизнь наша... Жизнь человеческая подобна цветку, пышно произрастающему в поле: пришел козел, съел его и нет цветка... (Напевает.) Поймешь ли ты души моей волненье... Шабельский. Все вздор, вздор и вздор... (Зевает.) Вздор и плутни... Пауза.

{11225}

Боpкин. А я, господа, тут все учу Николая Алексеевича деньги наживать. Сообщил ему одну чудную идею, но мой порох, по обыкновению, упал на влажную почву... Ему не втолкуешь... Посмотрите: на что он похож? Меланхолия, сплин, тоска, хандра, грусть... Шабельский (встает и потягивается). Для всех ты, гениальная башка, изобретаешь и учишь всех, как жить, а меня хоть бы раз поучил. Поучи-ка, умная голова, укажи выход... Боpкин (встает). Пойду купаться... Прощайте, господа... (Графу.) У вас двадцать выходов есть... На вашем месте я через неделю имел бы тысяч двадцать. (Идет.) Шабельский (идет за ним). Каким это образом? Ну-ка, научи... Боpкин. Тут и учить нечему. Очень просто... (Возвращается.) Николай Алексеевич, дайте мне рубль! Иванов молча дает ему деньги. Merci. (Графу.) У вас еще много козырей на руках. Шабельский (идя за ним). Ну какие же? (Потягивается.) Боpкин. На вашем месте я через неделю имел бы тысяч тридцать, если не больше... Уходит с графом. Иванов (после паузы). Лишние люди, лишние слова, необходимость отвечать на глупые вопросы - все это, доктор, утомило меня до болезни. Я стал раздражителен, вспыльчив, резок, мелочен до того, что не узнаю себя. По целым дням у меня голова болит, бессонница, шум в ушах... А деваться положительно некуда... Положительно... Львов. Мне, Николай Алексеевич, нужно с вами серьезно поговорить... Иванов. Говорите. Львов. Я об Анне Петровне. (Садится.) Она не соглашается ехать в Крым, но с вами она поехала бы... Иванов (подумав). Чтобы ехать вдвоем, нужны средства. К тому же, мне не дадут продолжительного отпуска. В этом году я уже брал раз отпуск... Львов. Допустим, что это правда. Теперь далее.

{11226}

Самое главное лекарство от чахотки - это абсолютный покой, а ваша жена не знает ни минуты покоя. Ее постоянно волнуют ваши отношения к ней. Простите, я взволнован и буду говорить прямо. Ваше поведение убивает ее. Пауза. Николай Алексеевич, позвольте мне думать о вас лучше!.. Иванов. Все это правда, правда... Вероятно, я страшно виноват, но мысли мои перепутались, душа скована какою-то ленью, и я не в силах понимать себя. Не понимаю ни людей, ни себя... (Взглядывает на окно.) Нас могут услышать, пойдемте, пройдемся. Встают. Я, милый друг, рассказал бы вам с самого начала, но история длинная и такая сложная, что до утра не расскажешь. Идут. Анюта замечательная, необыкновенная женщина... Ради меня она переменила веру, бросила отца и мать, ушла от богатства, и, если бы я потребовал еще сотню жертв, она принесла бы их не моргнув глазом. Ну-с, а я ничем не замечателен и ничем не жертвовал. Впрочем, это длинная история... Вся суть в том, милый доктор, (мнется) что... короче говоря, женился я по страстной любви и клялся любить вечно, но прошло пять лет, она все еще любит меня, а я... (Разводит руками.) Вы вот говорите мне, что она скоро умрет, а я не чувствую ни любви, ни жалости, а какую-то пустоту, утомление... Если со стороны поглядеть на меня, то это, вероятно, ужасно, сам же я не понимаю, что делается с моей душой... Уходят по аллее. ЯВЛЕНИЕ 4 Шабельский, потом Анна Петровна. Шабельский (входит и хохочет). Честное слово, это не мошенник, а мыслитель, виртуоз!.. Памятник ему нужно поставить... В себе одном совмещает современный гной во всех видах: и адвоката,

{11227}

и доктора, и кукуевца, и кассира... (Садится на нижнюю ступень террасы.) И ведь нигде, кажется, курса не кончил, вот что удивительно... Стало быть, каким был бы гениальным подлецом, если бы еще усвоил культуру, гуманитарные науки!.. 'Вы, говорит, через неделю можете иметь 20 тысяч. У вас, говорит, еще на руках козырный туз - ваш графский титул. (Хохочет.) За вас любая девица пойдет с приданым... Анна Петровна открывает окно и глядит вниз. Хотите, говорит, посватаю за вас Марфушу?..' Qui c'st-ce que c'est Марфуша? Ах, это та... Балабалкина... Бабакалкина... эта, что на прачку похожа и сморкается как извозчик... Анна Петровна. Это вы, граф?.. Шабельский. Что такое? Анна Петровна смеется. (Еврейским акцентом.) Зачиво вы шмеетсь? Анна Петровна. Я вспомнила одну вашу фразу. Помните, вы говорили за обедом? Вор прощеный, лошадь... Как это? Шабельский. Жид крещеный, вор прощеный, конь леченый - одна цена. Анна Петровна (смеется). Вы даже простого каламбура не можете сказать без злости. Злой вы человек... (Серьезно.) Не шутя, граф, вы очень злы. С вами жить скучно и жутко. Всегда вы брюзжите, ворчите, все у вас подлецы и негодяи. Скажите мне, граф, откровенно, говорили вы когда-нибудь о ком хорошо? Шабельский. Это что за экзамен? Анна Петровна. Живем мы с вами под одной крышей уже пять лет, и я ни разу не слыхала, чтобы вы отзывались о людях спокойно, без желчи и без смеха. Что вам люди сделали худого? (Кашляет.) И неужели вы думаете, что вы лучше всех? Шабельский. Вовсе я этого не думаю. Я такой же мерзавец и свинья в ермолке, как и все. Моветон и старый башмак. Я всегда себя браню. Кто я?