великаном не бескорыстно, а для того, чтобы заслужить себе награду. Вот почему у тебя ничего не получилось.
Совсем уже печальный, уехал от неё принц. Неужели так всю жизнь до самой смерти будет он жить среди одних только кошек?
А бедные его родные и весь народ? Каково-то им теперь в их кошачьем обличье? Ведь они страдают по его вине, из-за его глупости и грубости!
Во дворец ему ехать больше не хотелось. Он соскочил с коня и пошёл на берег широкой реки. Сел и задумался.
Очнулся он, услышав мяуканье. Какая-то кошка упала в реку, и теперь её несло течением. Плавать кошки не умеют, а потому она неминуемо должна была погибнуть.
«Одной кошкой больше, одной меньше! — подумал принц. — Не всё ли равно?»
Но бедняжка из последних сил боролась с течением, видно, не хотелось ей умирать.
И принц бросился в воду.
Река была широкой, и волны её неслись бурно. Принц очень устал, пока доплыл до кошки, а когда выбрался с нею на берег, он и вовсе был без сил — лёг и не мог отдышаться.
«А как же кошка?» — подумал он.
Оглянулся, а на берегу…
На берегу сидит прекрасная девушка и выжимает мокрые волосы.
И как вы думаете: кто это был?
Принцесса из соседнего королевства!
Вскочил принц на коня, посадил впереди себя принцессу и помчался с нею во дворец.
Здесь было полно народу. Король с королевой сидели на троне, вокруг прыгали и плясали принцессы, все пели, кричали — радовались освобождению.
Почему же исчезло колдовство? Да потому, что принц, кинувшись в реку, сделал самое настоящее доброе дело. Он думал не о том, выгодно это ему или не выгодно и какую награду он за это получит. Кошка ни на что не была ему нужна. Но она погибала, и он пришёл ей на помощь.
С тех пор как распались чары, принц потерял свой дар. Он уже не мог больше взять кусок грязи и превратить его в бриллиант. Но он ничуть не горевал об этом. Теперь-то он знал, сколько опасности было в этом даре! Если бы он его сохранил, ему пришлось бы следить за каждым своим словом — не то опять скажешь что-нибудь не так и погубишь целое королевство!
Но, потеряв волшебный дар, принц всё-таки стал осторожнее относиться к своим словам, он понимал, что и простое, неволшебное слово тоже может принести немало вреда, если оно необдуманное да ещё, не дай бог, обидное.
Есть такое выражение: «Намотайте себе на ус» — это значит: «Запомните хорошенько». Вот и вы намотайте, пожалуйста, себе на ус: осторожно, осторожно с обидными словами.
Вот как поучительно окончила я сказку.
— Усы есть только у Васьки, — заметила дочь. — Зато какие усы!
Но Васька даже и не шелохнулся.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
На улице стало подтаивать, и капель днём то и дело барабанила в ледяную воронку у крыльца. Дни стояли такие ясные, что больно было глазам.
Снег сразу осел, из-под него потекло, а потом он распустился огромными лужами, пробежал сверкающими ручьями и ушёл в землю.
Лес долго ещё был недоступен — в нём стояла вода. Потом потеплело, и земля просохла, но у меня было много работы, — мы никак не могли отправиться в путь. Потом наш папа собирался в командировку, его нужно было провожать.
И вот, наконец, был назначен день похода — воскресенье.
Мы с нетерпением ждали этого воскресенья, тем более что давно уже не разговаривали с нашими зверями, а нам, как вы сами понимаете, было о чём поговорить друг с другом. Накопились у нас. за это время темы для разговоров.
— Не ходите, — вдруг сказала бабушка.
— Да что ты, всё давно просохло, — ответили мы.
— Мне почему-то не хочется, чтобы вы ходили, — продолжала она, но тут же очень смутилась и прибавила что-то насчёт того, что погода действительно прекрасная и что такую погоду не следует упускать.
Она была в замешательстве. А мы не обратили на это никакого внимания.
Ах, зачем мы не обратили на это внимания! Почему не прислушались к её тревоге!
Только мы вышли за город, и Ральф сказал:
— Уф! Наконец-то!
Он воскликнул: «Уф!» — и пустился огромными кругами по полю, развевая уши и хвост.
День был ликующий. На небе ни облачка, горячо сияло солнце, грея нас сквозь прохладный воздух. Такой это был великолепный день, когда горячее солнце светило через прохладный свежий воздух.
Жаворонки в небе сходили с ума, падали и взвивались, до краёв наполняя небо своими трелями и звоном.
А по полю огромными кругами носился красавец Ральф, и время от времени до нас доносилось издали его «Наконец-то!».
Как только мы немного очнулись от изумления и счастья — так неожиданно хорош был день! — мы окружили Ваську и приступили к нему с вопросами: что делал? Где и как жил?
— Правда, что ты, негодяй, отнял у людей комнату? — спросил сын.
Васька равнодушно оглядывался по сторонам, ровно не слышал. Даже на небо — и туда посмотрел.
А правда, что ты был пианистом? — спросила я.
— А к нам на урок географии! — закричала дочь. — Это ты приходил к нам учителем географии?
— Зачем жареных мышей жрал? — крикнул, проносясь мимо, Ральф.
Кот тронулся в путь, ничего нам не ответив.
Может ли это быть?! Он в самом деле не умел больше разговаривать?!
Нам хорошо шагалось в тот день! И хорошо смотрелось! Наш путь мы уже отлично знали — через берёзовую рощу к осиннику, потом через поле, по краю которого высятся большие дубы. Осенью они стояли облаками тяжёлого червонного золота, а сейчас листья на них были ещё невелики. Дуб распускается всех позднее.
Дальше мы вышли к речке, которая вьётся внизу, прошли некоторое время вдоль неё, перешли её по высокому мостику и на том берегу устроили привал.
Это легко так сказать — сперва роща, потом поле, потом речка. Мы сделали не меньше двенадцати километров, прежде чем дошли до того места, где рассчитывали остановиться.
Это, как и в первый наш день, была поляна, покрытая земляничными листьями. Но тут посередине стоял пень.
Всего лишь пень? — скажете вы.
Да, но зато какой это был пень!
Он давно прогнил изнутри и стал вазой для лесных трав, проросших в его середине. Стенки его от времени стали серебряными и сейчас, прогретые солнцем, казалось, звенели.
Это был не пень, а целое царство!
Его насквозь просновали муравьи — он был весь в чёрных дырочках. Его исползали разные жучки и божьи коровки, облепило крылатое радужное население. Все они, как видно, прилетели и приползли сюда погреться на солнышке.