воскликнул он вдруг и начал стучать по трубке.

— Отвали, пока ты меня не угробил! — заорала я. Сама я не видела никаких пузырьков, но, с другой стороны, я не училась уходу за больными. (Хотя, кто знает, может, и он не учился.)

— О черт, я опоздал: он уже на полпути к вашему мозгу. Примерно через минуту вы услышите взрыв.

Я уже приготовилась завизжать, но тут он заржал.

— Шучу-шучу, — хохотнул он, а затем подошел к занавеске и отдернул ее. На миг показался сестринский пост и целая стена мониторов.

— Пока, трусишка! — и он помахал мне двумя пальцами.

— От такого слышу! — отозвалась я.

— Когда вы проснетесь, — прошептал он, — меня уже не будет рядом.

— Ну и слава богу, — сказала я, или мне показалась, что я так сказала. То, что он впрыснул мне в капельницу, было явно посильнее «Бадлайта», разве что этот «Бадлайт» хорошенько разбавили валиумом. Я словно опьянела; мне казалось, что я лежу на дне Мексиканского залива, в неглубокой зеленой заводи. Я протягивала руки, а надо мной пробегали волны и пенились вокруг моих пальцев. Течение носило меня туда-сюда, и мои волосы колыхались, как щупальца медузы. Зажмурившись от палящего солнца, я покорно отдалась волнам.

С берега меня звал какой-то мужчина: «Джо-Нелл? Эй, детка, ты слышишь меня?»

Я попыталась открыть глаза, но от этого бадлайта веки словно налились свинцом. И все же постепенно я выплыла из океана и очутилась у городской больницы. Сперва до меня донесся скрип сестринских туфель, а затем визгливый голос закричал: «Вам помочь, сэр?» По тембру я узнала одну из медсестер, стриженую брюнетку с усиками, родом откуда-то с далекого севера, кажется из Детройта. Судя по ее мине, жизнь в Теннесси сводила ее с ума.

— Я хотел проведать Джо-Нелл Мак-Брум, — ответил мужчина. — Джо-Нелл, крошка! Ты слышишь меня? Я притащил тебе цветов! Смотри, какие клевые розочки продают у нас в «Винн-Дикси»!

— Сэр, часы приема окончены, — рявкнула мисс Детройт.

— Но я лишь на минуточку, — ответил парень. — На одну-единственную.

— Вы ей родственник?

— Ну, не совсем…

— Тогда, боюсь, вам придется уйти, сэр.

— Ну пожалуйста. Я только погляжу на нее. Мне очень нужно.

— Простите, но ей нужно отдыхать.

— А она поправится?

— Простите, об этом надо говорить с ее врачом.

— Но вы ей скажете, что я приходил? И отдадите цветочки?

Послышался глубокий вздох, а затем унылое шарканье. Потом кто-то гулко зашагал по кафелю. «Сэр? — подумала я. — Давай, ныряй ко мне, малыш! Ныряй, водичка теплая, как в ванне». Невероятным усилием я открыла глаза и, клянусь господом, на миг увидела затылок моего ковбоя, малыша Джесси из «Старлайта». Он уходил от меня прямо по воде, навстречу закату.

Затем медсестра закрыла двери, и он исчез. А эта мегера подошла к мусорному ведру и швырнула в него мои розы.

— Эй, ты! — заорала я. — Янки-медсестра!

Мисс Детройт обернулась, удивленно подняв брови.

— Что? — спросила она.

— Кто это был? — крикнула я.

— Он не представился.

— Отдай мои цветы. Я видела, что ты с ними сотворила!

— Простите, но это запрещено больничным уставом, — отрезала она и задернула мою занавеску по самую стену. Железные кольца при этом противно скрипнули о карниз. Не будь я такой одуревшей, я бы засунула в задницу этой мымре и ее чертов устав, и даже мои «клевые розочки». Богом клянусь!

В субботу мы с Минервой возились на кухне и налепили бездну пирожков с тушеной курятиной. Мои джинсы основательно перепачкались мукой, а под ногтями скопились белые полумесяцы куриного жира. Элинор сидела на высокой табуретке и обжимала края пирожков. Минерва затеяла выпекать каждый из них в миниатюрной алюминиевой формочке, из тех, в каких продают выпечку в «Винн-Дикси». Потом она собиралась раздать их всем затворницам Таллулы и округа, а остатки снабдить ярлычками и заморозить в одной из своих многочисленных морозилок — «похоронных морозилок», как мы их называем.

— Многие считают, что пирожки с курятиной — не лучшая еда для похорон, — поведала она мне, — но в промозглый-то вечер они так чудесно согревают и сердце, и душу.

Я согласилась. Сдобное тесто получалось у нее таким пышным, какого мне никогда не удавалось приготовить (кулинар из меня, сами понимаете, не бог весть какой). Курицу она отваривала в бульоне вместе со свежим луком, петрушкой, сельдереем, перцем и одним-единственным лавровым листком. Когда я пыталась выжать из нее точный рецепт, она только пожимала плечами: «Ой, даже и не знаю, сколько туда идет чеснока — где-то с пол-ложечки, чайной. Хотя иногда я кладу и столовую ложку. Все зависит оттого, что готовишь: ведь куриные похлебки не люди и вовсе не созданы равными. Одни — для простуженных и больных гриппом, другие — для скорбящих страдальцев. Так что сама смотри, куда сколько чеснока».

Тут раздались две короткие трели дверного звонка, и Элинор протяжно вздохнула.

— Иду, — крикнула она, ковыляя по коридору.

Спустя минуту послышалось женское хихиканье; оно неслось по коридору и приближалось к кухне. Обернувшись, я увидела возникшую в дверях приземистую блондинку в красной плиссированной юбке, едва натянутой на объемистый зад. Ее огромная голова напоминала надутый до отказа воздушный шар. Двухдюймовый слой туши на ресницах, тяжелые золотые серьги и пышно начесанная шевелюра, усиливающая эффект начальной стадии гидроцефалии.

— Привет, подруга! — прокричала она мне, просияв. За ее спиной Элинор только развела руками, словно желая сказать: «Я пыталась остановить ее».

— Привет, — холодно ответила я и попыталась понять, кто передо мной. Но у меня ничего не вышло.

— Это я, — крикнула она, протягивая мне руку с ярко-красными накладными ногтями, — Сисси!

— Ах, ну конечно, — ответила я. По правде говоря, я не узнала бы ее ни за что на свете. Опасаясь ее объятий, я показала свои заляпанные руки. — Я бы пожала тебе руку, но вся в тесте.

— Привет, Сисси, — сказала Минерва, поправляя очки белой от муки рукой, — какая ты нарядная!

— Ах, ты моя красавица! — Сисси развернулась и принялась тискать ее. — Что, как всегда стряпаешь?

— Именно так.

— Никак кто-то помер? — Сисси наморщила лоб.

— Да ничего подобного! — удивилась Минерва.

— Мой муж говорит, что ты днюешь и ночуешь в больнице. — Сисси отпустила Минерву и обернулась ко мне: — Ах, ну какая же ты негодница! Занялась готовкой и даже думать забыла о моей вечеринке.

— Вечеринке? — У меня руки опустились.

— Как не стыдно, подруга! Ведь ты приглашена, — и она погрозила мне пальчиком. — Ну да ничего страшного. Накинь какое-нибудь платьице, причешись и поехали.

— Поехали? — спросила Элинор, наклоняя голову. — Но куда?

— Да на мою рождественскую вечеринку! — Сисси даже захлопала в ладоши. — А зачем, по-твоему, я приперлась в вашу кондитерскую и накупила столько печенья, сырных палочек и фруктовых пирожных?