По пустынным улицам ходить безопасно, а вот когда идешь по людным, нужно смотреть в оба. Ибо на людной улице полно гуимпленов.

 Раньше, еще год назад, Кит не обращал на них особого внимания, потому что был абсолютно уверен в себе. Как оказалось — напрасно. Гуимы хилы и ничтожны, но в последнее время они стали что–то слишком агрессивны и склонны к коллективному взаимодействию. Конечно, бывали пару раз случаи, когда какой– нибудь из этих уродов бросался к Киту на улице в попытке «поделиться счастьем», но привычка быть настороже и хорошая физическая форма позволяли легко и непринужденно отказаться от причастия. Кроме того, на людной улице можно было надеяться на поддержку от кого–нибудь из небезразличных прохожих (редкость, конечно) или от полицейского (еще большая редкость). Но теперь, когда гуимы набрали необходимое число голосов в парламенте и протолкнули закон сто–шесть–бэ, о допустимости причастия, мир перевернулся. На проспекте на тебя запросто могла наброситься пара–тройка улыбающихся выродков и попытаться сделать тебе инъекцию. Один раз Киту едва–едва удалось отбиться от четверых нападающих. С тех пор он уже не был так самоуверен и предпочитал не показываться на центральных улицах. Так же поступали и большинство других людей, еще не познавших прелестей «жизни после жизни».

 Самое страшное то, что порой гуимплена невозможно отличить от нормального человека. Когда гуим остается без дозы, идиотская шутовская улыбка слезает с его лица, а глаза перестают быть стеклянно– пустыми и приобретают озабоченную осмысленность. Ни заторможенности, ни типичной внешности ломающегося наркомана — вообще никаких признаков, помогающих вычислить снукера в толпе. Напротив, снукер в состоянии ломки внешне чуть возбужден, активен, словоохотлив. Но при этом он становится еще более агрессивным и готов «поделиться счастьем» с кем угодно — просто так, потому что у него ломка и он ненавидит всех и вся. К счастью, в такие моменты у гуимплена нет снука и самое худшее, что он может сделать, это всадить тебе пустую иглу, в надежде, что в ней осталось хоть что–нибудь, хоть капля наркоты, смешанной с его кровью. А если навалятся два–три таких ломающихся выродка, то нужная для причастия доза наберется почти наверняка.

 Снук. Синтетический наркотик, впервые полученный в 2036 году. Одной капли этой гадости достаточно, чтобы подсадить человека на иглу, с которой ему не слезть уже никогда. После дозы возникает длительное ощущение непреходящего счастья, отстутствия каких бы то ни было проблем; наступают яркие оргазмоподобные переживания беспричинной радости и, самое главное — желания поделиться с кем– нибудь своими ощущениями. У находящегося под действием снука происходит спастика мимических мышц, приводящая к так называемой улыбке гуимплена. Последствия длительного — более двух месяцев — применения снука — необратимые процессы атрофии мозга, угасание зрения, обоняния, утрата способности к восприятию вкуса и всякого интереса к противоположному полу; и только на время действия дозы к снукеру возвращается восприятие жизни. В конце пути, который может быть и довольно долгим (снукеры благополучно доживают и до тридцати–сорока лет) - теряются связи между мозгом и мышцами, в результате чего гуим теряет подвижность и остается мумией, неспособной ни видеть, ни чувствовать, ни воспринимать. Пока не сдохнет…

 Когда Кит повернул на пятьдесят пятую улицу, глаза его привычно окинули взглядом ее всю, особенно пристально вглядываясь в темные углы, мусорные баки, наваленные тут и там кучи хлама, брошенные машины, полуоторванные двери подъездов, за которыми так любят поджидать гуимы. Никого. Теперь следовало держаться середины дороги, подальше от стен, окон и углов.

 До дома оставалось не более трехсот метров — дойти до поворота на тридцать восьмую, свернуть в небольшой переулок, пересечь двор, давно превращенный в мусорную свалку, и подняться на четвертый этаж. Последние две части его ежедневного пути были самыми напряженными. Хотя на тренировках он и делал особый упор на изучение приемов боя в тесном помещении лестничной клетки, лифта, автобуса, однако одно дело бой, а другое — элементарно облажаться, не увидев гуима в полной темноте подъезда, не услышав его тихого сопения, не почувствовав его дыхания, смердящего ацетоном…

 Кит ходил к маме как на работу, три раза в день. Нужно было накормить ее, убрать и проветрить комнату, сделать укол. В промежутках — работа в зале игровых автоматов, спортзал, вечерняя охота на гуимов в надежде найти дозу на следующий день. Для мамы.

 Он хорошо помнил маму молодой и красивой, еще до того, как ее нежная и такая теплая улыбка сменилась холодной застывшей маской гуимплена.

***

 - Мама, а кто такие гуимы? Сегодня один мальчик кричал: «Ты чего лыбишься постоянно, как гуим? Ты гуим?! Он гуим, гуим!»

 - Это такие люди, сынок. Они думают, что очень счастливы и потому всегда улыбаются. Но на самом деле они глубоко несчастны.

 - Почему?

 - Ну, потому что другие, очень плохие, люди придумали такое… такую специальную штуку для уколов…

 - Лекарство? Оно больнючее?

 - Не лекарство, сыночка. Это не лекарство, а очень вредное вещество, от которого потом умирают. Но сначала думают, что очень счастливы.

 - Я боюсь уколов!

 Уколов тогда боялись уже все. Снук еще только–только начинал распространяться, и встретить гуима можно было не часто. Однако в газетах, под броскими заголовками, уже мелькали описания случаев того, как врач–снукер подсаживал на иглу ни о чем не подозревающего пациента. Больницы и поликлиники стремительно пустели, как и аптеки, в которых раскупалось все, что могло сойти за лекарство. Женщины рожали дома, детская смертность зашкаливала в отсутствие прививок, а потом, когда Киту было уже восемнадцать, пришли эпидемии оспы и чумы. Тогда все нормальные люди попрятались по домам, даже на работу рисковали ходить очень немногие. Районы превратились в огромное смердящее кладбище, по которому бродили лишь улыбающиеся до ушей счастливые гуимплены.

 Как ни берёг он маму, однако два года назад не уберёг — позволил ей отправиться за покупками одной. Он тогда крутил любовь с Дарлинг, и мама позвонила в не самый подходящий момент.

 - Сына, надо бы купить соевой пасты, сахарин и стеротомикс. Ты зайдешь по пути к Белчеру?

 - Мам, я… Я сейчас не могу. Я не на работе. Ты меня не жди сегодня, ладно?

 - Ты не придешь?

 - Ну, видишь ли… Нет, я тут… с Майком. Мы…

 - А, — улыбнулась мама. — Понимаю, не объясняй. Ладно, тогда я сбегаю на тридцать девятую, хорошо?

 - Нет, мам!

 - Но у нас кончилась паста.

 - Мам!

 - Я быстро. Осторожно. Как мышка — шмыг туда, шмыг обратно.

 Когда на следующий день он вернулся и зашел в их маленькую комнатушку, мама сидела на кровати, а на лице ее застыла эта деревянная улыбка гуимплена.

 Сто раз потом он проклинал себя и Дарлинг (через полгода она тоже попалась гуимам, где–то в девятом районе), сто раз пытался заставить себя ввести маме не снук, а что–нибудь, что навсегда избавило бы единственного дорогого ему человека от этой безумной маски, обезобразившей мамино еще красивое лицо. И возможно, однажды, он бы в конце концов решился, если бы не Эрджили.