После бессонной ночи Купрявичюс еле волочил ноги. Оборудование и подготовка запасной позиции для «Редута» вымотали и инженера, и всех свободных от дежурства. Обессилевшие бойцы отдыхали в землянках. Альгису тоже хотелось спать, но он вспомнил, что договорился встретиться сегодня с главным инженером торфоразработок. По нынешним временам «шестерка» забирала много энергии, которой и раньше-то не хватало ириновским торфоразработчикам, добывавшим для Ленинграда топливо. Начальник установки Ульчев сам хотел сходить в контору. Но Купрявичюс сослался на то, что Ульчеву надо поговорить с прибывшими на «дозор» капитаном из особого отдела и помощником нач-штаба батальона Юрьевым.

Уже почти рассвело. Купрявичюс наклонился и растер снегом лицо. У входа в контору обмахнул валенки. Главный инженер, распахнув дверь кабинета, напутствовал какого-то крепыша с бородкой…

— А-а, пожаловал! Входи, входи, коллега, жду тебя! — обрадовался главный инженер, протягивая Купрявичюсу руку. — Через порог не здороваются, — добавил он и мимоходом бросил бородачу: — Ну, будь, Платоныч, помогай, как договорились…

Тот, надвинув на лоб шапку, посторонился, пропуская Купрявичюса, и юркнул мимо него в коридор. У Альгиса отчего-то тревожно засаднило сердце.

— Кто это? — спросил он главного инженера, оглядываясь на дверь.

— О, добрая душа! Хозяйственник с Большой земли, перевозками занимается. Отвоевал свое, списали вчистую после ранения. Но все одно рвется на передний край…

— Фамилия как, фамилия! — нетерпеливо перебил Купрявичюс.

— Читко… Иван Платонович. Я документы смотрел. Никак, знакомы? — удивился главный инженер.

— Читко… Читко… — поморщился Купрявичюс. — Нет, ни о чем не говорит… Фу-ты, напасть какая! Но я же видел его, и не раз, нутром чувствую!

И вдруг он вспомнил уполномоченного особого отдела фронта, который приезжал на установку еще осенью и беседовал с ним. Тогда, заканчивая разговор, тот сказал: «Предупреждаю, если объявится каким- то образом Мухин, немедленно сообщите нам! Он изменник Родины!..»

«Точно! Человек, который только что был здесь, похож на Мухина! Надо проверить…»

Купрявичюс, не говоря ни слова, выбежал из кабинета. Но крепыша и след простыл. Альгис метался возле барака, не зная, в какую сторону податься.

— Где он может быть?! — требовательно спросил он у выскочившего на крыльцо главного инженера.

— Не знаю, — пожал тот плечами. — Видно, к тракту двинул, говорил, что порожняком в Кобону возвращается. А в следующий рейс с Большой земли телогрейки сюда завезет.

— Он тебе привезет! Быстрее к дороге… — И Купрявичюс тяжело побежал. Главный инженер потрусил за ним, выкрикивая на ходу:

— Он и военными интересовался, вами, значит? Чего, мол, они тут в тылу шастают… Столько постов — ни проехать ни пройти, а на передовой каждый штык дорог…

— А ты ему что? — спросил Купрявичюс, задохнувшись от бега и переходя на шаг.

— Ничего особенного, говорю. Охраняют, значит, надо.

— А где располагаемся… спрашивал?

— Н-не помню… И так все знают, что у церкви…

К утру, как правило, трасса была пустынной. Они увидели, что из кювета на дорогу выбрался человек.

— Это он… Сто-о-ой! — закричал Купрявичюс. Человек оглянулся и тут же метнулся к лесу.

— Не уйдешь! Сто-о-ой!.. — Купрявичюс вытащил из кобуры пистолет и дважды выстрелил в воздух.

Преследуемый остановился, прицелился. Сухо щелкнули выстрелы, точно палкой заколотили по дереву. Выронив оружие, Купрявичюс охнул и сел в снег. Главный инженер, опустившись на колени, едва не плакал:

— Это что ж такое… У-би-и-или!

Он поднял пистолет. Но беглец уже скрылся в лесу. Главный инженер выстрелил несколько раз наугад и снова склонился над Купрявичюсом. Тот еле дышал…

Услышав пальбу, прибежали капитан-особист и Ульчев с Юрьевым. Купрявичюс открыл глаза:

— Это был Мухин, — с трудом сказал он и опять прикрыл веки.

— …Ведь я требовал от вас усиления бдительности! — разъярился полковник Соловьев, когда комбат доложил ему по телефону о случившемся. — Что с инженером, жить будет? — спросил он.

— Пуля прошла навылет ниже плеча. Но легкое вроде бы не задето. Казакова говорит, что должен выкарабкаться, — ответил Бондаренко.

Из донесения о боевых действиях 2-го корпуса ПВО за февраль 1942 года:

«…В течение месяца авиация противника налетов на Ленинград не производила. Германские ВВС сконцентрировали все внимание на ледовой дороге через Ладожское озеро, пытаясь сорвать перевозку грузов… 26 числа с 20.00 до 20.23 городу была объявлена «воздушная тревога». По данным спецустановок РУС-2, появилось четыре цели. Однако, не дойдя до зоны действий активных средств ПВО, самолеты резко изменили курс на северо-восток… Бомбардировщики произвели бомбометание в районе деревни Ириновка. Позиция «Редута-6» не пострадала…»

«Айсштос» («Ледовый удар») — так называлась эта крупнейшая воздушная операция фашистов. Они привлекли к ней более ста самолетов. Геринг считал, что его асы легко расправятся с флотом русских: корабли были лишены маневра, закованные льдами, они неподвижно громоздились у набережных Невы на зимних стоянках. «Без флота Петербург быстро падет, — бахвалился он, — ибо лишится мощной поддержки дальнобойной корабельной артиллерии, которая доставила немало неприятностей войскам группы армий «Север».

…Майор Бондаренко находился на главном посту. Таков был порядок: когда заступал на смену очередной наряд радистов и операторов, то кто-нибудь из начальства обязательно присутствовал здесь. Для боевого дежурства сюда подбирались люди надежные, проверенные, уже не раз зарекомендовавшие себя с самой лучшей стороны, такие, как, например, сержант Калашников. Бондаренко заметил, как тот после короткого инструктажа, проведенного оперативным дежурным, по-хозяйски устроился за пультом с телефонами, как удобно положил перед собой планшет с картой, листки-бланки для цифровых данных…

Подошел начальник главного поста, и Бондаренко не удержался, спросил:

— Ну как мои орлы? Молодцы, не правда ли?