мы вылезли из электрички, и я сразу же узнал и саму стан­цию, состоящую из единственного крашеного дощатого домика–кассы на низкой платформе с прорастающей в растрескавшемся асфальте травой; и поле, простираю­щееся вдоль забора из колючей про­волоки; и тяжелый железный мост за этой колючкой. Это было то самое место, где четыре года назад мы начали с Гопой свой байдарочный маршрут и где произошел тот неприятный случай с лягушками.

Ну, а уж пройдя со всей нашей четвертой подгруппой вдоль поля от станции, сту­пив впервые на примечательный доща­тый подвесной мостик и поддерживая истошно визжащих от искреннего ужаса девчонок (незаметно нарочно раскачивая с Жиртре­стом и Хатом мост), я сразу отпечатал в своей памяти и плавно текущую под этим ка­чающимся мостом Истру с просвечивающим на мелких местах песчаным дном, и крапиву с дудником под огромными развесистыми ивами вдоль бе­регов, и мальчи­шек, галдящих на тарзанке, привязанной к наклонившемуся над рекой стволу, и «кра­соток–девушек» (на­звание какое!) - прозрачнокрылых синих стрекоз над водой, и песню иволги в тенистых ольховых зарослях, куда не проби­ вался нестрашный под­московный зной, и знаменитый на всю округу головокружительный подъем, по ко­ торому тропинка от мостика круто взбирается вверх.

Мы тогда впервые расположились в капитальных, по сравнению с несерьезными домиками тарусской геофаковской базы, корпусах, построенных по типу стандартно­го пионерского лагеря. Все это странное место называлось так же странно ? «АБээС».

Студентов, кроме нас, биологов геофака, на всей АБС больше не было, так что предчувствие трехдневного отрыва сло­жилось само собой; непонятно было лишь ка­кого, в какую сторону. Это первым выразил наш двухметровый (игравший за юноше­скую сборную страны) баскетболист Дима, когда мы, сбросив вещи, уселись на кры­лечке:

? Мужики, а чего мы здесь делать?то будем? Вы ведь себе даже водки не купи­ли. Здесь хоть магазин?то есть?

Я сидел и просто так строгал ножом подобранную тут же деревяшку от валявше­гося рядом разломанного стула, из ко­торой у меня через несколько минут сам собой получился отличный (тяжеленький, чуть больше, чем обычно, серьезный, мужской, крепкий, «профессиональный») чижик.

Странное дело, второй раз у меня непроизвольно чижик вырезался. Не случайное это совпадение, видать, символ это для меня какой?то.

Первый раз это было в семьдесят втором. То самое первое, еще небывало, апока­липтически жаркое лето, когда не было еще разговоров про изменение климата, когда зимы в Москве традиционно были с сугробами и в меру морозные, а лета были теплые, но без убийственной жары, когда впервые начались пожары на торфяниках и леса были закрыты для отдыхающих. Это было тем летом. Я сдал вступительные экзамены на географо–биологический факультет МГПИ, Маркыч сдал последние выпускные госы в МИФИ и мы без долгих сборов решили мотануть на Волгу в Едим­ново.

Маркыч поехал с плоским, как сдувшийся резиновый шарик, пионерским рюкзач­ком, в котором лежала запасная фут­болка, бутерброд и книжка на английском, а у меня получился раздувшийся до предела распущенной шнуровки яровский рюкзак с живоловками для мышевидных грызунов, паутинными сетями для птиц, фотоаппа­ратами, пленками, определите­лями, банками для мелкой живности, гербарной пап­кой для растений и т. д. Всю дорогу Маркыч доводил меня, периодиче­ски как бы спо­хватываясь и спрашивая с беспокойством, почему же я не взял старинный бронзо­вый дедов микроскоп («Ты его забыл?!»). Не важно. Короче, поехали мы в Едимново.

Едимново ? это святое место, и там со всеми случаются чудесные дела. Отпра­вился в 1237 году князь Ярослав Яро­славович туда на охоту, поохотился, а «после лова зверей на Волге» ночью ему приснилась неведомая прекрасная девуш­ка, кото­рая, вопреки всему другому в его жизни (он был уже женат), суждена ему невестой. Проснулся он поутру, оделся в простое платье и, продолжая переживать свой волни­тельный сон, пошел просто так, любопытствуя, по деревне, заглянув в дом по сосед­ству, где свадьба готовилась. А невестой там прекрасная Ксения ? дочь едимновско­го пономаря, ? князь сразу и узнал в ней привидевшуюся ему девушку. И вышло, что и ей точно так же, в ночь перед свадьбой, приснился князь и видение было, что именно он, а не жених Григорий, и есть ее суженый.

Увел князь Ксению из?под венца, обвенчался с ней сам в тот же день, и началась с этого совсем другая чудесная исто­рия. И даже не одна. Потому как не только у Яро­слава с Ксенией состоялся в жизни поворот (едимновцы почитали Ксению как «мо­литвенницу за родину»), но и Григорий, отвергнутый, убитый горем жених ее, принял постриг под именем Гурия и основал Тверской отроче–монастырь…

Вот я и говорю, что в Едимново («Едимоново» ? на карте) со всеми случаются чу­десные дела. Со мной там случилось детство. Так что, если я начну рассказывать про Едимново, меня понесет, и про Павловку я уже не смогу рассказать. Поэтому ? только про чижик.

Маркыч тогда греб на весельной лодке, я сидел на корме и просто так строгал вет­ку ивы с зеленой, гладкой, пахнущей приводной свежестью корой. Когда срезаешь ножом эту кору, белоснежная древесина на срезе аж сочится избыточным со­ком ? и сразу запах арбуза вокруг.

Светило непривычно жаркое солнце (я еще не знал, что мне в будущем уготована Средняя Азия), подернутое от дыма и пепла окрестных пожаров серебряной знойной пеленой; ветра не было; повсеместных моторок на воде тоже не было (все окрестно­сти были закрыты для дачников); мы были одни на всю видимую округу необъятного простора Московского моря и плыли просто так.

Периодически поднимая голову, я обводил взглядом ставший низким и плоским го­ризонт без Вышки и вздыхал, понимая, что моя жизнь уже навсегда изменилась в ка­кую- то новую, пока еще неведомую, сторону. Я щемяще и томительно гру­стил, как может грустить лишь вьюнош, переживающий или начало, или конец первой любви, или что?нибудь подобное.

Нет, все?таки одну вещь про Едимново я должен сейчас рассказать ? про Вышку. Потому что без нее не получился бы и чижик.

Из всего детства мне больше всего запомнилось Едимново, куда мы каждый год выезжали из Балашихи на все лето. Из всего бескрайнего деревенского мира в Едимново мне здорово запомнилась Вышка. Это был бревенчатый триангуляцион­ный знак, стоявший на песчаном бугре между деревней и лесом. Когда тебе пять лет, тридцатиметровая вышка выглядит как до неба. Я был абсолютно уверен, что она была тай всегда и что она была видна всем отовсюду.

Уже много лет спустя, читая или слыша про Вавилонскую башню, я все еще (по­смеиваясь сам над собой) представлял ее в виде Вышки ? стандартного триангуля­ционного сооружения, которые в несметном единообразном множестве возвы­шались по всей нашей необъятной стране, передавая друг другу молчаливую весть о единстве геодезического пространства. Я видел их в очень разных местах, но все они чем?то отличались от такой особой Нашей Вышки, вокруг которой всегда и строился пейзаж моего детства.

Возвращаясь поздним летним утром из леса со сбора грибов, мы всегда проходи­ли мимо нее, и я каждый раз, несмотря на усталость, сворачивал с дороги и, с тру­дом меся уже ненужными горячими сапогами песок с валяющимися на нем сосновым­и шишками и сухими хвоинками, подходил и трогал руками ее посеревшие от времени, необъятные и вечные бре­венчатые опоры, шершавые сухим деревом, нагревшимся на утреннем солнце, и стоявшие незыблемой пирамидой, как продол­жение самой земной тверди.

После этого Мама уводила меня дальше, домой (отвлекая, ? «Купаться!»), а Ири­са и Папан начинали будто бы искать напоследок вдоль опушки грибы, но я?то знал, что они отставали, чтобы залезть на Вышку! Хотя бы до второй площадки. Это было моей самой заветной, самой несбыточной и самой безнадежной мечтой ? влезть на Вышку, ощутив ладонями дерево лестничных перекладин и недоступную снизу Высо­ту Над Простором. Но мне, маленькому, этого было нельзя.

Однажды я предпринял тайком попытку осуществить свою вожделенную мечту, но сознание греха, физический страх вы­соты и робость перед огромностью этой зага­дочной пирамидальной конструкции (словно молчаливо осуждавшей меня за ослу­шание) остановили меня тогда на середине первого пролета, выше я не полез.

Поэтому, как бы компенсируя невозможность влезть на Вышку, я каждый раз зале­зал на стоящую рядом с ней Кривую Сосну.

Это обычная сосна, растущая на песке, как и множество других сосен вокруг, но при этом сильно особенная. Не прямая и ровная, как все сосны, а расходящаяся на несколько корявых приземистых стволов