требование собраться группами, а затем дожидаться ее волеизъявления, то, возможно, помогут ее слова.
– Вы явились сюда не в свете славы, – продолжила Эгвейн. – Вы явились сюда не победителями. Потому что нет, и быть не могло победы там, где сестры воюют с сестрами, а Страж убивает Стража. – Она заметила Суан, стоявшую в первых рядах, и встретилась с ней взглядом с этого расстояния. Среди стоявших была и Лиане, осунувшаяся после своего длительного заключения, но державшаяся прямо.
– Обе стороны совершали ошибки, – сказала Эгвейн. – И нам предстоит тяжелейший труд по исправлению содеянного нами. Кузнецы говорят, что меч, однажды сломанный, никогда не станет целым. Его нужно полностью перековать – переплавить металл в заготовку, а затем выковать заново.
– Следующие несколько месяцев уйдут на наше восстановление. Мы были расколоты и разорваны на части почти до корней. Надвигается Последняя Битва, и пока она не пришла, я желаю видеть нас вновь мечом – могучим, целым и единым! Я буду многого требовать. И мои требования будут жесткими. Они выжмут из вас все возможное и даже #8209; на ваш взгляд #8209; невозможное. Я принимаю эти горящие проломы и обязуюсь заполнить их! Нам придется уживаться вместе, хотя у нас появилось слишком много Восседающих и пять лишних глав Айя. Некоторым из вас придется уступить и покорно склониться перед теми, кого вы недолюбливаете.
– Эти дни – наше испытание! Я заставлю вас работать с теми, кого вы всего час назад считали своими врагами. Вы пойдете рядом с теми, кто ненавидел вас, отталкивал вас, причинил вам боль.
– Но мы сильнее наших слабостей. Белая Башня выстояла, и мы выстоим вместе с ней! Мы вновь станем едины, и наше объединение войдет в историю! Когда я закончу, о Белой Башне не смогут написать, что она оказалась слаба. Пред нашими достижениями померкнет и забудется раскол. Нас будут помнить не как Белую Башню, погрязшую в междоусобице, а как Башню, которая неколебимо стояла на пути Тени. Эти дни станут легендарными!
Раздались приветственные крики, в основном со стороны послушниц и солдат, поскольку Айз Седай, в основном, слишком сдержанны для подобного поведения. Те, что помоложе, кричали вместе со всеми, охваченные воодушевлением. Хвала Свету, крики раздавались с обеих сторон. Эгвейн дала им немного покричать, а затем подняла руки, призывая к тишине.
– Да узнает об этом весь мир! – крикнула она. – Пусть говорят, надеются и помнят – Белая Башня цела и едина. И никто – ни мужчина, ни женщина, ни создание Тени – никогда не увидит нашего разделения!
На этот раз крики почти оглушали, и, к ее удивлению, к ним присоединились большинство Айз Седай. Эгвейн опустила руки.
Она могла только надеяться, что они с таким же воодушевлением будут приветствовать ее и через несколько месяцев. У них впереди очень много работы.
Глава 47. Его потеря
Ранд не стал сразу же возвращаться в свои покои. Неудавшаяся встреча с Порубежниками выбила его из колеи. Расстроила даже не их коварная попытка заманить его в Фар Мэддинг #8209; этого стоило ожидать, его всегда пытались контролировать и управлять им. В этом Порубежники ничем не отличались от остальных.
Нет, его тревожило что-то еще, нечто такое, чего он не мог точно определить. Поэтому он бродил по Тирской Твердыне в сопровождении двух айильских Дев. Появление Ранда пугало слуг и заставляло волноваться Защитников Твердыни.
Коридоры вились и переплетались. Между гобеленами проглядывали стены цвета влажного песка. Но они, чуждые и странные, были намного крепче любого известного Ранду камня. Каждый спан гладкой стены напоминал о неестественности этого места.
Ранд чувствовал себя таким же. Он выглядел как человек, у него были человеческие привычки и прошлое. Но понять его не мог никто, даже он сам. Он был персонажем легенд, творением Единой Силы, таким же искусственным, как тер’ангриал или кусок квейндияра. Его разодели, как короля – так же как застелили эти коридоры коврами с золотой и красной бахромой. Так же как украсили стены гобеленами с изображением прославленных тайренских генералов. Все убранство не только украшало, но и скрывало чуждость этого места. Участки голой стены ее только подчеркивали. С коврами и гобеленами Твердыня выглядела более… человечной. Как он сам в короне и богатом кафтане, позволяющем людям принять его. Предполагалось, что короли немного отличаются от остальных людей. Не важно, что у него за короной сокрыта чуждая другим сущность. Не важно, что у него в груди бьется сердце давно умершего человека, что на плечи давит бремя пророчества, а душу гнетут нужды, желания и надежды миллионов людей.
Две руки. Одна – чтобы уничтожать, другая – чтобы спасать. Какую из них он потерял?
В Твердыне было легко заблудиться. Еще задолго до того, как Узор начал распускаться, в мешанине коридоров из бурого камня можно было запутаться. Так и было задумано, чтобы сбить с толку нападающих. Пересечения коридоров возникали внезапно, ориентиры встречались очень редко, а во внутренних коридорах и окон не было. Айильцы поразились, с каким трудом им удалось захватить Твердыню. И поразила их не доблесть Защитников Твердыни, а грандиозность и планировка чудовищного строения.
К счастью, у Ранда не было определенной цели. Он хотел просто пройтись
Он ведь примирился с тем, кем ему суждено стать. Что же тогда его так беспокоит? Где-то глубоко – не в голове, а в сердце – возник голос, который не соглашался с тем, что он делал. Он не был похож на громкий, неистовый голос Льюса Тэрина. Он тихо зудел, словно позабытая болячка. Что-то не так. Что-то не так…
«Нет! – подумал он. – Я должен быть сильным. Я наконец стал тем, кем должен!»
Стиснув зубы, он остановился посреди коридора. В глубоком кармане кафтана Ранд держал ключ доступа. Пальцами он прикасался к нему, к его холодной и гладкой поверхности. Ранд не смел оставить его на хранение никому из слуг, какими бы достойными доверия те ни были.
«Хурин, – осознал Ранд. – Вот что беспокоит меня. Встреча с Хурином».
Выпрямившись, он продолжил идти по коридору. Он должен быть сильным, или, по крайней мере, казаться таким – постоянно.
Хурин был отголоском его прошлой жизни. Тех дней, когда Мэт смеялся над куртками Ранда, дней, когда Ранд надеялся, что женится на Эгвейн и как-нибудь вернется в Двуречье. Он путешествовал с Хурином и Лойалом, твердо намереваясь остановить Фейна и вернуть кинжал Мэта, тем самым доказав, что он его друг. Тогда все было намного проще, хотя Ранд еще не понимал этого. Он бы очень удивился тому, что ненависть друзей – это еще не самое страшное.
Цвета закружились у него перед глазами. Перрин шагал по ночному лагерю, в воздухе над ним темнели очертания каменного меча. Видение сменилось: Мэт, который по-прежнему оставался в том городе. Кэймлин? Почему Мэт может находиться рядом с Илэйн, а Ранд вынужден оставаться от нее так далеко? Через Узы он едва чувствовал её эмоции. Ему так ее не хватало. Когда-то они украдкой целовались в коридорах этой самой крепости.
«Нет, – подумал он. – Я сильный». Страсть не для него – она бессмысленна. И тоска по прошлому – путь в никуда. Он попытался прогнать оба чувства, нырнул в шахту лестницы и поспешно начал спускаться по ступенькам, стараясь сбить дыхание.
«Значит, мы убегаем от прошлого? – тихо спросил Льюс Тэрин. – Да. Это правильно. Лучше убежать, чем с ним столкнуться».
Время дружбы с Хурином истекло в Фалме. Ранд смутно помнил те дни. Там он изменился. Осознал необходимость убивать, невозможность возврата к прошлой жизни, которую он так любил. Он устремился в Тир в полубреду, один, без друзей, преследуемый во снах Ишамаэлем.
И вот опять.
Тяжело дыша, Ранд ворвался в один из нижних ярусов крепости. Девы следовали за ним, даже не запыхавшись. Широкими шагами он спустился по коридору и вошел в огромный зал с рядами колонн,
