менять свой персональный курс в соответствии с веяниями времени. Разумеется, сам лично он никого не убивал. Но это ничего не меняет. Он заказывал. А это то же самое, как если бы самому всадить жертве пулю в голову…

Липкая паутина насыщенного событиями дурного дня отпустила самопроизвольно, как только миновали Озерецкое. Под пожарным заревом заката выскочила навстречу могучая стена вечнозеленого хвойного царства, окаймлявшая блестевшие тусклым серебром озера, смолистый тягучий аромат сбил махом все городские треволнения и надежно засосал в себя Директора вместе с «Понтиаком» и водилой. Обогнули по лесной дорожке Долгое и уже в потемках въехали в лесную усадьбу Нестерова. А тут уже шумство веселое, радостный гвалт крепких мужиков, жирный запах шашлыка и все прочие атрибуты предстоящей разгульной ночи.

Сегодня – ежегодно отмечаемый день вывода их полка из Афганистана. И ничего, что в этом году славная дата пришлась на понедельник – от этого хуже никому не стало. Все полчки, кто может, в этот день катят в гости к безногому майору в отставке Нестерову, который восемь лет назад при помощи боевых братьев приобрел в собственность усадьбу на берегу озера. В обычное время здесь отдыхают небедные люди: парятся в баньке, купаются в озере, шашлыки употребляют и развлекаются с привезенными из города длинноногими персявыми особями. Нестеров имеет от этого непыльного бизнеса стабильный доход – столичным толстомясым дядькам нравится уединенный лесной уголок, в котором можно оттянуться до обморочного состояния, вывалиться из бешеного делового ритма в ласковые воды озера, позабыв обо всем на свете и почувствовав себя шаловливым дитятей природы-матушки. Зимой предприятие не каникулирует: лыжи, «Бураны», все та же баня, шашлыки и доступные девы. А елки столетние – сами понимаете, они же вечнозеленые, одним цветом, зимой и летом. Каждый день у безногого майора расписан по клиентам, дабы не случилось накладки: у него даже график в сейфе лежит, под строгим грифом «Не замать!», в соответствии с которым (графиком, а не грифом) персоны прибывают и убывают как по расписанию. Но в День части (так ветераны именуют дату вывода полка – вопреки официальной хронологии, даденной от высокого начальства) Нестеров гонит к чертовой матери всех клиентов и по-царски встречает боевых братьев. Всю ночь во дворе горит костер – ночи в эту пору уже довольно прохладны, а гулять привыкли почему-то именно во дворе, в дом никого не загонишь. Стол ломится от хорошего провианта и водки, немногочисленная прислуга жарит шашлыки и запекает на камнях дичину, а ветераны до утра гуляют, общаются и предаются боевым воспоминаниям. Это праздник. Праздник широкой солдатской души, очерствевшей и обуглившейся в пекле войны, но не утратившей своей первоначальной величавой стати…

Март издали осмотрелся – ничего не изменилось с прошлого года: двухэтажный бревенчатый особняк, подсобные постройки, узкий деревянный пирс, выводящий напрямки к озеру, – и вся эта красота надежно укрыта от житейских бурь пышными кронами столетних великанов. Горит костер, музыка играет, молодой азербайджанец в переднике возится у мангала с шашлыками, баня выбрасывает в закатный пурпур еле видимую струйку последнего дыма – готова уже. А вокруг – напоенная духмяной хвойной эссенцией звенящая тишь, на страже которой застыли могучие гвардейцы-ели… Ни тебе бензиновой вони, ни стремительных железных потоков, ни издерганных озлобленных граждан, спешащих в свои бетонные клетки после первого рабочего дня. Господи, благодать-то какая! Эх, оторвусь!!!

– Паркуйся с краю, – Март указал водителю на полтора десятка разнокалиберных авто, выстроившихся как по линейке на правом фланге обширного усадебного двора. – А я пойду с мужиками поздороваюсь.

А мужики уже валили кучей, радостно галдя и распахивая заранее руки для крепких объятий…

К полуночи Марту стало совсем хорошо. До упаду парился в баньке, голяком бегал по пирсу, сигая в студеную воду озера, затем совместно с боевыми братьями метнул подряд с десяток тостов – а пили из граненых «соток», традиция такая – и не заметил сам, как укушался до состояния невесомости. Напряженный ритм сегодняшнего дня и нервозность последних нескольких суток, прошедших под лозунгом «А куда же делась Ли?!», давали о себе знать: сознание желало по самую маковку погрузиться в алкогольный морок и растопить в нем едкую соль нерешенных проблем…

Директор сидел, навалившись локтями на стол, подпирал голову рукой – сама не держалась, падала – и, блаженно улыбаясь, прислушивался к ровному гулу застолья, изредка вставляя невпопад пришедшие на ум реплики, порой не имеющие никакого отношения к предмету разговора. Имела место невесомость, как уже было отмечено выше. Лица боевых братьев плавали вокруг в веселом хороводе, слова тоже плавали, смех веселый парил над столом, было устойчивое ощущение, что встань сейчас да подпрыгни повыше – полетишь. Красота!

Март попробовал: встать не получилось. Ноги не слушались.

– Эка я наелся! – вслух удивился Директор – в обычное время он был чрезвычайно стоек к алкоголю и никогда ранее не чувствовал себя таким пьяным! – Старею. Наверно, скоро умру… Так, ну а если теперь в туалет – то как?

Словно услышав последнее замечание, откуда ни возьмись появился давешний молодой азербайджанец-шашлычник, вежливо вытянул Директора из-за стола и повел к дому.

– Мне в туалет, – пояснил Март, заметив, что парень тащит его в дом. – Зачем мы в дом? Тут на улице есть – я знаю где.

– Видящник нада, – пояснил парень. – Сматрэт нада.

– При чем здесь видяшник? – пьяно удивился Март. – Мне только в туалет!

– Сичас пасмотрыш, – успокоил его шашлычник, проводя по длинному коридору и распахивая дверь в просторную комнату, уставленную мягкой мебелью. – Сказал так: адын сидыщ, смотрыщ, никто не паказываищ. Никто! Харашо?!

С этими словами азербайджанец вытащил из-за пазухи пакет, протянул его Марту и покинул комнату, захлопнув за собой дверь. Директор вскрыл пакет – там находилась видеокассета, на ярлычке которой печатными буквами было выведено: «Тов. Мартынюку, лично». Март пожал плечами, осмотрелся – в углу комнаты стоял «Сони» с плоским экраном, и в комплекте к нему – одноименный видеомагнитофон.

– Никто не паказываищ! Адын сидыщ! – дурашливо погрозил Март пальчиком своему отражению, расплывающемуся в темной поверхности экрана, не без труда вставил кассету в видеомагнитофон, ухватил со стола «лентяйку» и, тяжело плюхнувшись в кресло, включил воспроизведение…

На открытой террасе обедает импозантный мужчина средних лет. Хорошая камера – Март даже спьяну, наметанным глазом определил, что рабочая точка оператора располагается как минимум в двухстах метрах от усадьбы. Ни один мастер не возьмется производить детальную съемку с такого расстояния обычной любительской или даже полупрофессиональной камерой. Домашняя обстановка: мужчина в халате, густой плющ по проволоке, кошара откормленная персидская гуляет по лавке, трется о локоть хозяина, средних лет женщина в фартуке тащит что-то на стол. Оператор сноровисто зыркнул объективом по сторонам – показал четверых вооруженных охранников в спортивных костюмах, гулявших чуть поодаль по двору и смотревших, казалось, прямо в объектив. Съемка велась без звука – по всей видимости, автор «фильма» имел целью лишь запечатлеть какой-то факт, не предназначенный для восприятия посторонними.

Вот плавный наезд на хозяина (для молодых бандитов поясняю – к вашим «наездам» данное понятие не имеет никакого отношения – это обычный операторский прием, используемый в ходе съемок). Март вдруг смутно озаботился – лицо мужчины показалось ему знакомым. Легкая тревога кольнула откуда-то изнутри тупой иглой, пробуя на прочность наполнившее до отказа организм Директора всепьянейшее тупое благодушие – наподобие того, как вредный хулиган на демонстрации подбирается к ярким шарикам глазеющей по сторонам детворы.

Объектив круто спланировал вниз – теперь было ясно, что оператор сидит на дереве: внизу раскачивался кустарник, обступавший видимый фрагмент соснового ствола.

Рывок! Кустарник внизу метнулся от ствола дерева и тотчас же качнулся обратно. Такое может быть только в случае, если оператора дернуло назад в результате… отдачи оружейного приклада! Март начал резко трезветь – он вспомнил, кем являлся этот мужик, завтракавший на террасе.

Камера вернулась в рабочее положение, крупным планом представляя взору зрителя гнусную картину: сваленный набок стол, залитый кровью пол террасы, недвижное тело с разнесенной вдребезги головой и застывшее в маске немого ужаса лицо немолодой женщины, рухнувшей рядом с телом на колени.

Март щелкнул «стоп» на лентяйке, воровато осмотрелся по сторонам и, выдернув кассету из видеомагнитофона, сунул ее за пазуху. На несколько мгновений застыл в нерешительности, соразмеряя