уберечь тебя и твое войско от поражения. Возможно, в пылу спора я сказал не так! Казни меня, если на то будет твоя высокая воля, но не думай обо мне плохо!

Мехмет мысленно представил, красиво ли будет смотреться голова чауш-паши на колу посреди лагеря. Потом вспомнил про услуги, оказанные этим упрямцем при восшествии на престол, бесценные советы во время нынешнего похода. Своенравен, невежлив, непочтителен, заигрывает с йени-чери. Может стать опасным, потому что слишком умен. Но верен, это неоднократно доказано. И служит хорошим противовесом остальным членам дивана, доносит о них много интересного. Пусть пока поживет…

— Я прощаю тебя, мой легкомысленный и самонадеянный слуга. Меньше читай книг, они ударяют тебе в голову. Вспомни сказанное халифом Омаром при сжигании книг неверных: «Если в них есть то, что содержится в Коране, они бесполезны. Если в них есть то, чего нет в Коране, они вредны». Совет окончен. Завтра утром начинайте атаку.

Пятясь назад до полога шатра (нельзя поворачиваться к повелителю спиной), мокрый от пережитого волнения и страха Искандар ощущал себя под прицелом ненавидящих глаз и злорадных ухмылок. Получил, выскочка?!

За пределами шепира лица крымского царевича, командира сипахов и гениш-ачераса, предводителя корпуса янычар, сделались задумчивыми и серьезными. Одно дело травить стаей неугодного дивану строптивца, совсем другое — идти в битву, следуя плану, который считает скверным военачальник, прозванный в войске непобедимым. В отличие от других советников, они все были опытными вояками и понимали, что Искандар-паша прав, однако боялись перечить повелителю.

Гениш-ачерас, один из немногих друзей чауш-паши среди членов дивана, подошел к нему и высказал общее мнение военных:

— Будем надеяться, Искандар-паша, что твои опасения не оправдаются.

…И если случится именно так, то моей шее предстоит ощутить объятия шелкового шнурка. Мехмет не простит хулы его планов. А если восторжествуют союзники, меня ждет не менее «светлое» будущее. Погибнуть в схватке — это верх мечтаний. Куда хуже попасть в плен и кончить жизнь на костре как вероотступник. Если даже спасусь с поля битвы, султан (или его преемник, коли Мехмет погибнет) не оставит в живых. Пророков, правильно предсказывавших беды, повелители не любят, свидетельство тому — судьбы Кассандры, слепого Терезия…

Пусть даже падишах испьет из райской реки Кевсерь, а я останусь жив и дезертирую из турецкого войска, чтобы не попасть в Стамбул. Прощай тогда мое высокое, с трудом завоеванное положение и мечты повторить судьбу Македонца…

Да, вот теперь я понимаю жалобу гениального, но неудачливого Ганнибала: «Нигде меньше, чем на войне, исход не соответствует надежде. Счастье одного часа может низвергнуть славу, уж приобретенную, и ту, на которую можно было надеяться».

— Я вижу: на челе твоем начертано имя духа Тайи, божества Полярной звезды и Северного полюса. Зачем?

Хуа То поднял глаза на По, который после смерти Миня стал тайпаном храма.

— Как подобает перед началом боя, я принес Тайи жертву с молением о ниспослании победы.

— И новоявленному богу войны Гуань Ди[96] ты воскурил ладан?

— Да, сяньшэн!

— Все равно тебе не пройти Коридор Смерти!

— Почему, высокочтимый? Я успешно сдал экзамен по теории и истории цюань-шу, стратегии, по канонам учений Кун-цзы и Авалокитешвары — Гуаньинь.[97]

— С твоей памятью и способностями грех было бы их не сдать. Здесь тебя смог бы превзойти разве Фэн Цзин. Кстати, напомни мне, кто он.

— Сановник и государственный деятель, живший пятьсот лет назад. Прославился тем, что всего в одиннадцать лет выдержал все три государственных экзамена и получил высшую ученую степень цзиньши.

— Все-то ты знаешь! Уста у тебя узорчаты, ум цветист! Но ученость не спасает в Коридоре Смерти!

— Я усердно тренировался каждый день целых двенадцать лет, сяньшэн! И я справился со вторым испытанием — боевой схваткой!

— Твоими противниками были всего лишь послушники, прожившие в храме менее пяти лет!

— Да, но их было пятнадцать, высокочтимый. Они сменяли друг друга, а я сражался с ними три дня и три ночи без сна и отдыха голыми руками и восемнадцатью видами оружия!

— Я горжусь тобой, То, как одним из лучших учеников! Но для завершающего испытания ты еще слишком молод. У тебя пока хрупкие кости, они плохо выдерживают удары, могут сломаться…

— В схватках я чаще всего обхожусь без блоков, ухожу от атак всем телом…

— В Коридоре Смерти нет пространства для маневра. Ты рискуешь своим здоровьем непонятно зачем. Куда ты торопишься? В поспешности скрыты ошибки. Побудь в монастыре еще два-три года, окрепни телесно, улучши технику боя… Или ты вообразил себя идеальным воином, подобным Ян Юцзи?[98] Считаешь, будто тебе больше нечему учиться у нас?

— Высокочтимый наставник, я далек от чванства! Просто мне нужно как можно скорее выполнить священный долг. Духи моей матери, покончившей самоубийством, отца и дедушки, умерших не своей смертью, да вдобавок еще и не погребенных, не находят себе покоя и не дают его мне, требуя отмщения. Бродячий брат-монах, недавно посетивший нашу обитель, рассказывал, что мой обидчик уже стареет. Я опасаюсь, как бы он не выпил из Желтого источника без моей помощи.

— Что ж, в деле мести, хоть оно и далеко от заветов Будды, препятствовать не имею права. Да будет милостлив к тебе твой джосс![99] Знай, что я прошел Коридор лишь с третьей попытки — кости мои тонки. И два раза несчастливой для меня оказывалась тридцать вторая статуя! Так что молись и погромче, как требует буддийский канон, скрежещи зубами, дабы молитва оказалась действенной.

…С голым торсом, в черных штанах и тапочках, с желтым ритуальным поясом Хуа То стоит у входа в длинный и широкий подземный зал, посередине которого бежит деревянный настил. Вдоль него то кучками, то поодиночке высятся сто восемь деревянных статуй, вооруженных подобиями сжатых кулаков, дубинками, затупленными мечами и копьями.

Древний гениальный механик-создатель идолов сделал их так, что никто не знает, как они будут наносить удары. Испытуемый должен идти по настилу. Его вес давит на доски пола, те, в свою очередь, на спрятанные внизу сложные механизмы, которые заставляют статуи поворачиваться вокруг своей оси, наклоняться или падать, нанося удары. Характер атаки зависит от веса испытуемого и от числа досок, на которые он одновременно наступает в тот или иной момент. Иногда приходится отбиваться сразу от нескольких идолов.

Хуа То садится в позу медитации, концентрируется, начинает набирать в себя сверхсилу ци, накапливая ее в таньтьене — центре тяжести тела, который находится в животе немного ниже пупка и из которого исходит вся жизненная энергия.

Он цитирует про себя восемь основ цюань-шу.

Зафиксируешь сознание — придет безмятежность духа. Придет безмятежность духа — успокоится сознание. Успокоится сознание — будешь целомудренно чист — для тебя не станет вещей. Не станет вещей — не будет преград для токов ци. Не будет преград для токов ци — исчезнут образы. Исчезнут образы — пробудишься к свету.

Чувствуя, что он полон ци, как сосуд водой, Хуа мысленно направляет жизненную энергию в нужное русло.

Удар исходит из сознания, кулак направляется волей.